Мариан поставил лампу и заботливо повесил на
место дядькину саблю — над кроватью нарочно был вбит гвоздь, только
схватить оружие. В тусклом свете рукоять знакомо поблескивала
красным, а узорчатые ножны прятали дамасский клинок, подаренный
когда-то дядьке русским императором.
Штефан молча стоял у дверей. Горло сдавливал
сухой спазм, голова немилосердно кружилась. Ему здесь нравилось, в
этой простой и строгой комнате, ему бы было здесь очень, просто
очень хорошо, если бы... Если бы ему позволили здесь остаться.
«Если понадобится — попросишь прощения». «В
жизни много такого, что принимать не хочется — а надо».
Ждал ответа? Дождался. Вот только как его
теперь принять, этот ответ?
Пожилой денщик что-то ворчал, доставая из угла
таз и кувшин с водой. Умыться бы. Вывернуть этот кувшин себе на
голову, как сделал когда-то. Может, отпустит? В голове прояснится
хоть немножко, дышать станет полегче.
А если попросить? Рухнуть в ноги, взмолиться —
не прогоняй меня, не надо! Да ведь не поможет. Дядька за такое и
вовсе уважать перестанет.
— Худо тебе? — сочувственно спросил Мариан,
подходя ближе. — Ничего, сейчас все промоем — и спи себе спокойно,
— и тут же проворчал недовольно: — Ить, додуматься надо — опосля
контузии пить! А уж в драку!
Да лучше бы убили — хотел ответить Штефан, но
прикусил язык и смолчал. Не лучше. И ведь готов был к такому исходу
— что не нужен окажется, как тогда, у Николае. К другому не готов
оказался — что всерьез не примут. Не посмотрят даже, что свое место
в отряде Штефан заслужил честно, потом и кровью, в бою отстоял!
Не готов оказался, когда его, что того
кутенка, погладили, за ушами потрепали и — ступай себе, под ногами
не крутись! Может, если бы по-другому себя при встрече
показал...
Только он, как увидел дядьку, так обрадовался!
Само все вышло. Не думая. Как с детства привык. И когда в ответ
обняли так, что мало ребра не затрещали, охотно поверил в чудо. Что
теперь-то все будет как раньше. Слишком сладко было тешить себя
детскими грезами.
Дотешился — хоть в петлю полезай.
Штефан мотнул головой, стоило Мариану
потянуться к нему с тряпицей. Губы разжались с трудом.
— Не надо.
— Как это — не надо? — Мариан разве что руками
не всплеснул. — Ить, чего выдумал! Слухай уж, коль попался!
Попался, да. Еще и на вранье попался.
Немудрено. Столько всего передумал, а вот что дядьке врать придется
— до последнего не сообразил! А что сказать-то было? Что с Николае
из-за него и поссорились? Хорошо бы звучало, особенно при
Симеоне!