Тёмным утром с мрачными мыслями отправился Иван в город на поиски работы. В кармане портков требыхался кусок лепёшки. Денег мужик с собой не взял, надеясь заработать в порту. Когда он приблизился к большим домам, бросавшим тень на широкие по деревенским представлениям улицы, откуда-то вывернула троица и направилась к одинокому прохожему.
От приблизившихся бродяг, Иван их так определил, пахло перегаром и чесноком. Занятый своими мыслями, деревенский отступил на край, а один из поравнявшихся пьяниц, цыкнув, бросил на ходу:
– Табаком угости!
– Так нету, – протянул крестьянин в ответ, удивившись бесцеремонности обращения.
– Не куришь, што ли? – прогудел надвигавшийся на него прохожий, тот, что был повыше других и шире в плечах.
– А хоть бы и так, – Иван сжал кулаки, намереваясь дать отпор проходимцам.
– А может, ты просто жадный? – приблизился к крестьянину первый и резко толкнул в грудь.
Иван чуть не полетел в грязь с узкого дощатого настила, но устоял на самом краю и, удерживая равновесие, двинул кулаком в скулу толкнувшего. Тот полетел и упал на большого, вместе они повалились на доски.
– Ладно, мужики, побаловали и будет, – Иван наклонился и протянул руку, чтобы помочь незнакомцам выбраться из грязи, которой была покрыта проезжая часть.
Вдруг что-то толкнуло доброго крестьянина в бок. Он удивлённо поднял глаза и увидел рядом с собой третьего собутыльника, улыбнувшегося и спрятавшего нож в карман. Ноги Ивана стали подкашиваться, он осел на доски и свернулся крючком, зажимая рану.
Пырнувший Ивана ножом, не чинясь, обшарил его одёжу.
В грязь полетел только кусок лепёшки.
– И чего выкобенивался? Вывернул бы карманы, а то сразу кулаками махать, – прошепелявил убийца, дожидаясь, пока дружки отряхивали грязь с портков.
Когда Данила вошёл в их новый дом, он уткнулся взглядом в чёрный стол. Вытянувшись, как срубленный ствол могучего кедра, на деревянном полотне лежал мёртвый отец. Данила никак не мог впустить в себя мысль, что тятя неживой. Пышущий силой и здоровьем человек, любящий муж и отец теперь был лишь мёртвым телом на деревянном столе. Лицо мальчишки перекосилось, из глаз хлынули слёзы. Он давно считал себя взрослым и не позволял себе плакать. Данила тёр глаза кулаками, а захлестнувшее его горе всё росло и росло внутри, превращаясь в жёсткий и колючий ком.