Дорогой Глеб думал о бабушке. Она была малограмотной крестьянкой, всю жизнь работающей руками, от зари до зари… но в то же время неиссякаемым кладезем народной мудрости, добрым и самым близким ему человеком после мамы. Глеб не хотел оставлять её одну, потому что любил. Но ему была противна толкающая его вперёд мысль, что его, как и других, угонят в Германию. Не меньше, чем родных, подросток любил свою Родину.
Во второй с краю хате жила бабушкина двоюродная сестра, Акулина. Глеб постучал в дверь. Почти сразу замерцал огонёк в окне – хозяйка спала чутко.
– Кто? – послышался стариковский голос за дверью.
– Это Глеб, тётя Акулина, откройте.
Скрипнул засов. Уже в сенях керосиновая лампа приблизилась к лицу парня.
– Матка боска! Что ты здесь?.. Случилось чего?
– Нет-нет, всё нормально, я сейчас расскажу.
Они сидели около тёплой русской печи и пили кипяток с ароматными травами, которые хозяйка знала, где собирать, и умела по-особому заваривать.
– Вчера ваших женщин везли к штабу, формируют команду в Германию, – начал Глеб.
– Знаю, знаю… ох, бабоньки, что же с ними будет…
– Так вот, я тоже вроде как в списках… и завтра, наверное, будут наших всех сгребать. Я у вас переночую, а утром уйду к партизанам.
Баба Акулина охнула и перекрестилась на образ в углу.
Ещё до рассвета она разбудила родственника, накормила холодной кашей и отвела к деду Егору – бородатому старику, его хата стояла на отшибе, у леса. Тот выслушал Глеба, неодобрительно покачал головой, но согласился проводить туда, куда тот рвался.
– Сам не найдёшь, сгинешь, – заключил он хмуро.
Они быстро пополнили запасы парня сухарями, крышанами8 и мороженой крольчатиной. Люди отдавали последнее, Глеб это понимал.
– Там в сарае сани небольшие у стены справа, возьми, и быстро надо грузиться, не на плечах же всё тащить… навроде, мы за дровами пошли, шевелись, хлопец, светает уже, – распоряжался хозяин.
Торопила и Акулина:
– Давайте уже, идите с Богом, лес близко, авось никто не углядит, но бережёного Бог бережёт.
– Вы только бабушке передайте, что со мной всё в порядке, она волноваться будет, – попросил Глеб, обнимая на прощанье сердобольную родственницу.
– Сама понимаю, всё-всё, я зачиню9 за вами, – у Акулины навернулись слёзы.
Шли долго, не торопясь ступая на еле заметную среди сугробов утоптанную тропу. Несколько раз останавливались, молча сидели на поваленных стволах, жевали снег. Уже после полудня вышли к балке, Глебу показалось, он увидел следы вдоль неё. Дед Егор скинул рукавицы, сложил ладони лодочкой и поднёс ко рту, будто собираясь дышать на них, отогревая. Вдруг громкое уханье совы раздалось рядом, и Глеб не сразу понял, что звук шёл от деда Егора.