Тело дрожало, сердце билось, как сумасшедшее. Неосознанно прижимала руку к груди, будто удерживая его, не давая вырваться. Так быть не должно, ведь я совершенно не впадала в истерику. Может это потому, что прекрасно знала, что меня ждёт за пределами сгоревшего дома. Я видела это сотни раз, и с каждым разом по необъяснимой причине становилось хуже, хотя должна уже привыкнуть.
Душа болела, рвалась на части, будто кто-то впивался в неё когтями и безжалостно истязал зажатую в тиски пленницу. Разум молчал, заглушал отчаяние, приказывал терпеть. Не плакать, не сожалеть. Глаза не желали смотреть, уши слышать. Иногда хотелось смиренно умереть, но нельзя, жизнь так дорога.
– Диина! Диина! – сжатый крик матери слышался словно отовсюду.
Какое же счастье, что её не было в доме. Сколько бы не злилась на её ночную работу в этом хоть и большом, но прогнившем, сыром сарае, в который раз это спасло ей жизнь. Она конечно, сильная, волевая, но после долгой работы, уставшая может уснуть таким крепким сном, что разбудить бывает слишком тяжело. Что будет, если мама не успеет проснуться? Что, если я вовремя не проснусь, и не успею помочь? Даже думать об этом не хочу.
Вновь смотреть, как рушится дом, зрелище не из приятных. Мы научились быстро строить жилища из лёгких материалов, без всего лишнего, чтобы в последствии не было сложно отстраивать их заново. Пламя не разгоралось сильно и тушилось легко, только вот дымилось чересчур. Со временем привыкаешь к бедам, стараешься не прикипать к вещам, месту, людям, не сожалеть о потерях. Сейчас я знала, снаружи много потерь.
Первым, что я увидела, выбравшись, были охваченные ужасом и тревогой глаза матери. Жить в постоянном страхе за ребёнка, заставляло родителей стареть на глазах. У нас правило: один ребёнок на семью, больше нельзя. Поэтому потерять единственное дитя, было хуже смерти. Многие лишились в последствии рассудка. Вот и она стояла совсем седая, в мокром платье, от которого несло гарью и плесенью, а ведь когда-то у неё были красивые, иссиня – чёрные волосы, как у меня. Интересно, я тоже скоро стану такой?
– Диина! Диина! Доченька, с тобой всё в порядке? – осматривая и ощупывая каждый миллиметр моего тела, она задавала один и тот же вопрос. Я вглядывалась в её заплаканные чёрные глаза, на глубокие морщины из-за частых слёз и переживаний, и захотелось выть. Выть от безысходности. От того, что ничего не могу сделать. Никто не может.