– А значит чувствуешь себя счастливым человеком?
– Пожалуй.
– И по-прежнему не намерен пока начинать семейную жизнь?
– Вот стану профессором – тогда и женюсь! – беззаботно ответил Бельский.
Прапорщик слушал друга, в глубине души представлял себя на его месте – спокойная размеренная жизнь в Первопрестольной, университет, лекции, летние поездки на юг. Но не слишком ли аккуратно и строго всё регламентировано, не скучно ли заниматься рутиной день за днём, месяц за месяцем, год за годом?
Побеседовав ещё с час и затем расплатившись щедро, решили пройтись пешком по центральным улицам города. Морозная пыль торопящихся куда-то троек и пароконных экипажей, луна, круглая и бледная, в полнолуние взамен фонарей с дорогим керосином освещённые её лучами тротуары, нарядные витрины магазинов на Кузнецком и на Тверской историку настроение подняли, а офицеру навеяли печаль. Прощаясь с Бельским у входа в гостиницу, Лансдорф сказал:
– Как знать, Алёша, может быть встречались мы в последний раз, так не поминай меня лихом, если что…
Бельский ответил взволнованно:
– И думать об этом не смей, жду нашей новой встречи и надеюсь увидеть тебя живым и здоровым, в новом звании и с орденом на груди.
Прапорщик тихо проговорил:
– Я тоже на это надеюсь, но всё в руках Всевышнего. Прощай, Алёша, Бог даст – свидимся.
Обнялись крепко и Лансдорф скрылся за гостиничной дверью. Алексей Васильевич, медленно двигаясь по Тверской улице в сторону Страстного монастыря, размышлял о превратностях военных действий, когда жизнь или смерть генералов, офицеров и солдат зависели от множества случайностей. Порой Бельский жалел, что в юности слабое здоровье не позволило ему после выпуска из кадетского корпуса выбрать военное учебное заведение для продолжения образования с последующей службой в гвардейских или армейских частях, которой посвятили себя его рано умерший отец и погибший в Крымской войне дед. Поездки на раскопки, физический труд, жаркое южное солнце и целебный степной воздух лёгкие излечили быстро, но офицерский мундир остался недоступным, поздно было начинать всё с начала.
Через сорок минут, добравшись на извозчике до доходного дома на Ордынке, Бельский поднялся по грязноватой лестнице на третий этаж, отпер входную дверь и вошёл в прихожую небольшой квартиры, которую снимал уже несколько лет. Пожилая кухарка Лукерья оставила ему ужин на столе в кухне, но есть после трактира совсем не хотелось. Он зажёг свечу, сел у окна, задумался, глядя на светлый диск в ночном небе. В отличие от Лансдорфа, Бельский в дальнейшем мог рассчитывать только на себя. Родители скончались давно, подмосковное поместье продали для уплаты долгов. Во время учёбы в университете Алексея поддерживал финансово холостяк-дядя, надворный советник по почтовому ведомству, но после получения высшего образования племянник от этой помощи вежливо отказался. Потребности у него были скромные, одному зарплаты хватало, но вот семью содержать выглядело проблематично. Другое дело – получить кафедру, стать профессором…