– Но если он снова что-то натворил, то почему его не посадили?
– На сей раз вообще ничего не доказали. Формально все знали, что Шалмана Руфиева порешил именно он. Реально – никаких улик. Отпустили через три дня после задержания. И попросили свалить в родные палестины и не появляться в Сочи больше никогда.
– Ясно. Значит, вы мне в помощники прочите ненормального отморозка? Это, по правде говоря, меня не особенно радует.
– Никакой он не отморозок, Сережа. Я с ним разговаривал, я его неплохо понял. Нет, он просто человек, который убедил себя: со зверями надо обращаться по-зверски. Когда-нибудь у него это пройдет.
– Или не пройдет, и он останется таким же отмороженным.
– Нет, у этого наверняка пройдет. Он дядька рассудительный, хладнокровный… Нет, его злости надолго не хватит.
– Короче, вы мне предлагаете его найти?
– Предлагаю. Подъехать к нему в станицу, поговорить, передать, что ему дается нечто вроде индульгенции на пребывание в нашем городе. Понимаешь?
– Ну, не знаю, – с сомнением в голосе произнес Ревякин.
– Ты подумай, я же не тороплю.
Следователь кивнул. Хотя большого энтузиазма он не испытывал. Так получилось, что капитан Ревякин не отличался особой склонностью к жестким методам ведения расследования. Только пару раз за свою карьеру он врезал допрашиваемому. Второй раз – случай особый. Перед следователем сидела такая мразь, что его терпение все-таки лопнуло. Ревякин встал, неторопливо обошел стол и коротким жестким ударом в солнечное сплетение вышиб из гаденыша дух, заодно сметя с его тонких губ глумливую усмешечку.
– Я мог бы посмотреть на его дело? Ну, я имею в виду этого… Руфиева.
– Можешь. Зайди в архив, посмотри. Только, я еще раз тебя прошу, не надо делать скоропалительных выводов. Это не такой страшный человек, каким может показаться.
– Я посмотрю, – кивнул Ревякин.
Генерал отпустил Сергея, порекомендовав долго не затягивать с размышлениями – не дай бог, случится еще жертва.
Ревякин отправился в архив немедленно после разговора с генералом. Расписавшись в толстой амбарной книге, он прошел в царство пыльных старомодных стеллажей, ломящихся под весом картонных папок различной толщины. Пахло старой бумагой, пылью, немного сыростью.
Ревякин с трудом отыскал папку с делом Руфиева. Он была совсем тонкой. На лицевой стороне обложки стояла виза о прекращении дела.