роняют названия, значки.
А раньше румянились щёчно
кирпичною кладкой основ.
Теперь – остареюще-жёлчны.
Мир – дом престарелых домов.
Захоронение
Не надо гвоздей и стучаний,
и рёва в несущем пути,
и криков о боли, скучаньях.
В покое желаю сойти
я в низшие, хладные низи,
откуда когда-то пришёл,
где стану скелетом и слизью,
где будет без зла хорошо,
где будет так тихо-претихо
среди оземлённых корней.
И будет знамением лиха
шуршанье ползущих червей.
Штыкните лопатами вскоре
бесслёзно, ведь к Богу иду.
Жаль только, не видел я моря,
но сверху на синь посмотрю.
И, взявши себе передышку,
насыпьте бугристую твердь,
оставьте чуть сдвинутой крышку,
чтоб душка смогла пролететь…
Врач и он
Ты не родился. Знать, так надо.
Не надо миру вдов, бойцов,
да и вокруг так мало лада,
полно бед, девушек, юнцов,
да и поэзии не место,
от прозы всем ещё больней,
и есть кому заквасить тесто,
кому убить, доить средь дней.
И без тебя тут есть идеи,
и класс, что ты не средь земных,
и не зачислился в злодеи,
не стал ненужным и больным,
и камнем, целью для побитий,
поленом для чужих костров,
не задушился связкой нитей
от горьких лет, без дел, даров.
Непоявленьем дал возможность
пожить другим, не сделал схизм,
и не впитал дымы, порочность,
иль этим спас кому-то жизнь…
И нерожденье – ляпка божья,
как с Евой и Адамом, – грань
везенья, иль случайность, может,
иль тайно-скрученнейший план?
Земляной червь
Съедаю ниточку за нитью
подземных веток и кустов
ствола, и жажду плотной сыти
средь аппетитнейших ростков.
Они сочны. Не стали пнями.
Тут только сыро по ночам,
как и весною, октябрями.
Песочно и темно в очах.
Зато нет птиц и капель яда
и зимней смерти средь оград, -
вещал упавший про расклады
ко мне в кишащий мраком ад, -
что в небе солнце (да какое!),
и что из гусениц чудных
вдруг появляется такое,
что машет красками ржаных
и белых, синеньких узоров,
что разных вкусов, цвета, форм
висит еда, и есть ликёры
из застоявшихся; есть хор
поющих птах, сверчков невидных,
что много тли, иных невест,
что видел стопки капсул винных,
но он жилец не этих мест;
что наверху вкуснее почки,
листочек каждый жилист, спел…
Одним – плоды, другим – цветочки.
Темь подземелья – мой удел.
(А мой же гость ослеп, прижился,
забыл гурманность на сорта,
и как сентябрь задождился,
предстал обедом для крота)…
Одухотворённая
Тьма надвигается тише и гуще,
краску заката окрасив в свою.