– Хорошо. Я вас понял, – ответил я, с пониманием кивая головой.
– Христианство никаким образом не может пересекаться с языческой религией. Над природой нет и не может быть никаких демонических сил, что подразумевает шаманизм. Есть только один Бог и Творец всего сущего. И Бог этот и есть единственная в своем роде живая сила нашей веры. В шаманизме же нет ничего, кроме веры в силы и духи природы. А в философии, пытающейся сравнивать все это, нет ничего, кроме спекуляций, оторванных от постижения Бога. Если вам близка православная вера, то вы должны отбросить это ярмо философии. И уж тем более вы должны перестать думать, что шаманизм имеет какое-то сходство с христианством.
– Вы очень категоричны отец Димитрий, но я понял вашу просьбу.
– Хорошо. Тогда сходите в трапезную, а потом приходите в библиотеку. Думаю, наши богословские беседы будут вам на пользу.
– Спасибо. Я приду.
Выходя из игуменского корпуса, я был погружен в свои впечатления о прошедшем разговоре. Я был так разочарован, что в рассеянности запнулся о порог и чуть не упал на землю. Отец Димитрий, который показался мне с самого начала очень благосклонным человеком, теперь предстал передо мной, как взыскательный и активный борец за истинную православную веру. Я понял, что совсем не знаю его.
Окинув взглядом собор монастыря, я захотел снова попасть вовнутрь, и поэтому зашел в притвор храма. Запах ладана, витающий здесь после каждения, резко ударил мне в нос. Это снова вызвало во мне неприятное ощущение и отторжение. Тем не менее, я собрался и сделал над собой усилие, чтобы опять не показаться одиозным для окружающих, выбегая в панике из храма.
В эти минуты здесь было тихо и меня ничего не отвлекало. Увидев на иконостасе крупное изображение Христа, я подошел к иконе и с проницательностью всмотрелся в нее. Глядя на лик Спасителя, в этой безмятежности я почувствовал благодатное чувство сопереживания, которое отзывалось у меня внутри. В один миг передо мной предстала вся жизнь Иисуса, который учил людей и был распят на кресте, пройдя через величайшие муки страдания.
В этот момент я не молился, ни о чем не думал, а просто созерцал божественный образ, вникая в безмолвие и трепет моей души, которая приобщалась к страданию Христа. Для меня этот образ оставался недостижимым идеалом кротости и мудрости, достигнуть которого было возможно только посвятив всю свою жизнь познанию человеческого существа.