– А у меня семиструнная, – со знанием дела сообщила дочь, – на этой у меня не получится.
– Хорошо, заменим.
Ксюшка что-то там изобразила, и удивительный парень Иммануил Фомич укоризненно обратился ко мне:
– Это аккорд ля-мажор, мамочка, а ты про какое-то «блям»! С Эви мы договоримся так…
Они действительно договорились, я только отслеживала нить беседы. Самое потрясающее, что этот, кто он там – Кант, Царь или Фома, – с легкостью невероятной нанялся к нам учителем фортепианной премудрости, а уж гитара – как само собой разумеющееся. И все это в Доме офицеров.
Выдвинулись мы в сторону дома уже около девяти вечера. Ксюшка была счастлива тем, что ее оценили и говорили, как со взрослой, а я – тем, что не придется выбрасывать эту гробину «Красный Октябрь».
– Едем на троллейбусе, – строго сказала новообращенная Эви.
– Едем, – устало согласилась я. Что-то переговоры сильно меня измучили.
В полупустом салоне было изумительно грязно. Сразу плюхнувшись на сидение, я полезла за мелочью. Какой от этого элементарного действия меня ждет репримант, я даже не могла представить! А если бы могла, то поехала бы зайцем, – под угрозой штрафа и советской милиции.
На загаженный пол троллейбуса я выронила пятнадцать копеек – даже не звякнув, они покатились по слякотному слою в неизвестную сторону.
– Надо искать, – решила дочь.
– Только не это! – взмолилась я. – Посмотри, какой здесь свинарник!
Не обращая внимания на мои слова, Ксюшка пошарила глазами вокруг, и со словами «на эти деньги можно пять стаканов газировки купить» – полезла под сидение. Сопровождаемая моими доводами насчет того, что пятнадцать копеек не деньги, она начала ползать под креслами и пододвигать ноги пассажиров, извиняясь и интересуясь: «Вы монетку не видели?» Самое ужасное, что всю эту эскападу поддерживали взрослые люди, сидящие в троллейбусе. Они охотно переставляли конечности, надевали очки и, вглядываясь в грязищу на полу, советовали Ксюшке:
– Вот там еще поищи!
За остановку до нашего дома, чумазая хуже любой твари из болота, моя дочь наконец нашла драгоценную потерю.
– Тоже мне, Эви, – только и смогла сказать я.
За шкирку и под дедовские причитания я отволокла ее в ванную, где долго мыла и отстирывала, то и дело повторяя:
– А потом мы подсчитаем, во сколько мне обошлись твои пятнадцать копеек.