Все разом завершилось, когда стало известно, что Серафима ждет ребенка. Теперь дорога в ее спальню была закрыта. Соболев смирился с этим – ожидание потомства давало ему такое ощущение неземной радости, что он забывал все вокруг. Правда, жена эту радость не разделяла, она ходила трудно, ее бесконечно мучила дурнота, стучало сердце и кружилась голова. Роды терзали ее около полусуток, крики, разносившиеся по дому, сводили Викентия с ума. Родился мальчик. Юная мать, обезумев от боли и страданий, не хотела видеть его несколько дней. Доктор утешал – родовая горячка, временное умопомешательство. Такое случается у очень чувствительных особ.
Когда наконец она пришла в себя и пожелала видеть младенца, то, прижав его к своей груди, заявила мужу, что хотела бы окрестить ребенка Петенькой. Викентий Илларионович имел на этот счет иное мнение. Он даже и не собирался обсуждать его с женой, но тут вдруг услышал новые интонации в ее нежном голосе. Он понял, что она не отступит. Что ее страдания дают ей право поступать так, как она пожелает. А ему остается только подчиниться ее решению. Это было настолько новым, неожиданным в их отношениях, что Викентий не нашелся что возразить.
Петенька же превратился в предмет обожания мамы и папы, на нем сосредоточились материнская любовь – безудержная, сумасшедшая, и любовь отца – рассудочная, взвешенная, степенная.
Однажды, полагая, что прошло достаточно времени, Викентий Илларионович пожелал возобновить супружеские отношения. Он навестил жену, и так как давно не прикасался к ее коже, нежной груди, плечам, бедрам, то чуть не сошел с ума от распирающей его страсти. Серафима сидела на краю постели и, не скрывая недовольства, произнесла:
– Отчего так несправедливо разделил Господь: одному – неземное наслаждение, другому – омерзение и боль!
У Соболева потемнело в глазах. Жена, не поворачиваясь, легонько зевнула и грациозно потянулась за пеньюаром. Розовый шелк спины исчез в шелке ткани.
Врата рая с треском захлопнулись.
Серафима Львовна подняла голову и кое-как, на скорую руку, скрутила рассыпавшиеся волосы, воткнула несколько острых шпилек. Раньше она невольно вздрагивала от их уколов, а теперь она согласилась бы на любую боль взамен терзающей ее боли от потери Пети. Она хотела встать, но предательская дрожь в ногах усадила ее обратно. Нет, она не может вот так оставаться в кресле, надо заставить себя встать и пойти к больному мужу. Серафима оперлась руками о колени, чтобы было легче встать, и нехотя поплелась в комнату супруга.