Святые на Небесах, я словно стояла обнаженной перед целым миром.
Кое-как обошла музыкантов, подбодряя их и наблюдая за сборами. Гантард, мой самопровозглашенный ассистент, подскочил ко мне сзади и нежданно хлопнул ладонью по плечу.
– Госпожа концертмейстер! Это было бесконечно красиво!
Я устало кивнула в знак благодарности и вывернулась из-под его руки.
– Вас хочет видеть какой-то старик, – продолжил Гантард. – Он появился во время выступления, но мы его задержали.
Он махнул рукой в сторону капеллы, в которой околачивался пожилой мужчина. Темный цвет его лица указывал, что он приехал из далекой Порфирии. Седеющие волосы были забраны в аккуратные косы, лицо морщилось в улыбке.
– Кто он?
Гантард пренебрежительно встряхнул стрижеными под горшок локонами.
– У него есть шайка танцоров, которые исполняют пигеджирию, и вздорная уверенность, что мы захотим нанять их для похоронных церемоний. – Губы Гантарда изогнулись в той самой усмешке, одновременно осуждающей и завистливой, с которой гореддцы всегда говорят о декадентстве иноземцев.
Я ни за что не подумала бы о том, чтобы включить в программу пигеджирию – мы, гореддцы, на похоронах не танцуем. Но нельзя же было просто так стерпеть Гантардову ухмылку.
– Пигеджирия – древний и уважаемый в Порфирии танец.
Гантард фыркнул.
– «Пигеджирия» буквально переводится как «виляние задницей»! – Он бросил нервный взгляд на святых в нишах и, заметив, что некоторые из них хмурились, набожно поцеловал костяшки пальцев. – Короче, труппа его сейчас в монастыре пугает монахов.
Чувствуя, как начинает болеть голова, я отдала ему флейту.
– Верни ее хозяину. И отошли этих танцоров… только повежливей, пожалуйста.
– Вы уже уходите? – удивился Гантард. – Мы с ребятами собирались пойти в «Веселую макаку». – Он положил ладонь на мою левую руку.
Я замерла, борясь с порывом оттолкнуть его или убежать. Сделала глубокий вдох.
– Спасибо, но я не могу. – И отодрала его руку со своего предплечья, надеясь, что он не обидится.
Судя по лицу, все же обиделся. Немного.
Он был не виноват – ему-то казалось, что я нормальная, что до моей руки можно вот так спокойно дотронуться. Мне ужасно хотелось подружиться с кем-нибудь на работе, но каждый раз, словно день вслед за ночью, за желанием следовало предостережение: ни на секунду нельзя терять бдительность.