– Ты не пойдешь, – повторяет она, на этот раз более твердо.
– Но я всегда так делаю. Каждый вторник в это самое время.
Она нахмуривается:
– Тебе надо посещать уборную каждый вторник в одно и то же время?
Я понимаю, что это звучит действительно странно, если задуматься.
– И правда, – говорит тихий голос позади меня. – С чего бы это?
– Он малыш, описается еще, – произносит другой голос, и класс наполняется шепотом и смешками.
Я знаю эти голоса. Они принадлежат тем самым мальчишкам, которых я стараюсь опередить.
– Пожалуйста, – я чувствую, как мое лицо краснеет, – мне действительно надо идти.
– Ну прости. Если ты ждал так долго, можешь подождать еще несколько минут.
Мне, как всегда, чертовски везет. Похоже, сказать «нет» – единственное, в чем мисс Парципанни ощущает себя компетентной.
Я стою, не понимая, что делать. Часть меня хочет рвануть к двери, но другая часть, более сильная, приковывает меня к полу.
Поэтому я сажусь обратно на стул. Смотрю, как секундная стрелка описывает круг на циферблате настенных часов. В 11 часов 19 минут 45 секунд я закидываю рюкзак на плечи и застываю в низком старте возле своей парты, выставив ногу в проход.
Звенит звонок. Я срываюсь с места – и тут же застреваю в толпе девчонок. Я поворачиваю налево, но девчонка слева перекидывает волосы через плечо, и они хлещут меня по глазам. Я поворачиваю направо, но девчонка справа набирает эсэмэс и загораживает собой узкий проход возле стены. Я пытаюсь протиснуться по центру, но девчонки тесно сбились в кучку, как будто зацепились друг за друга своими сверкающими ремнями и серебристыми кольцами в ушах.
Наконец девчачья стайка неспешно сворачивает во внутренний дворик, и я стремглав бросаюсь мимо. Я бегу так быстро, как только могу, но коридор переполнен. К тому времени, как в поле зрения показывается буфет, уже 11:25, и я на четыре минуты отклоняюсь от расписания.
Я врываюсь в дверь и резко торможу. Все даже хуже, чем я боялся. В очереди стоит по меньшей мере тридцать ребят – тридцать человек, которых я должен был опередить. Вот почему я каждый вторник ухожу пораньше с математики – чтобы получить фору.
И замыкает колонну мой злейший враг, мой непримиримый противник, мой самый страшный кошмар – по крайней мере, в ночь на вторник.
Бартоломью Джон.
Он сочетает в себе все, чего у меня нет. Высокий. Сильный. Способный при довольно скудном словарном запасе разрешить переговорами любой спор. В целом мире есть всего одна вещь, которая объединяет меня с Бартоломью Джоном.