***
В первые дни после нашего разговора я была совершенно уверена – его выгонят. Что может быть проще? Кто-нибудь. Вот-вот. Ещё день. Матушка? А может старая Иона? Выпрут-выпрут, несомненно. Но время шло, за окнами медленно выцветало летнее тепло, а человек из Карильда не спешил уходить. Он ел нашу еду, пользовался архивами, бродил по храму, бывало – пропадал на день, но вскоре возвращался. Он стал нашей чёртовой тенью. В божьем доме поселился чернокнижник! Дети его боялись, тётки, вроде Ионы, не замечали, обходили дальними коридорами, в глаза не смотрели, рисовали благословенные круги. А я, к своему стыду, так и не решилась спросить у матушки – почему. Почему ему дозволили остаться? Почему он выбрал переводчиком именно меня? Узелковым древним – владело человек семь, а то и больше. Возможно, я была лучшей. Возможно, кто-то добрый присоветовал. Не знаю. Языки всегда давались мне легко.
И что матушка, в конце концов, могла мне ответить? Люди разные, любить надо всех? И чернокнижников. На которых я чем-то похожа! Подобное к подобному? Ерунда бестолковая. Потому и не спрашивала.
Каждый день после молитвы, когда дети отправлялись спать, а монахини патрулировать пустые коридоры, я собирала черновики и шла в читальню, пустую в этот тихий вечерний час, один чернокнижник напротив пустого камина. Порой мне казалось, что он не человек, а собственный призрак, бледный и жуткий, точно маг из романа.
– Пьезоэлектрические плёнки. Занятно. Жаль, расчетов нет, – он с интересом просматривал готовый перевод. – И как они это делали?
В среднем за день мне удавалось закончить не больше страницы.
– Там было что-то ещё, но мне немного не хватило времени. Некоторые слова приходиться переводить по слогам. Зильские словари довольны скудны. Я оставила кое-что транслитерацией. Возможно, вы что-то узнаете по контексту, не знаю.
Узелки, и их более поздние глиняные аналоги, можно было смотреть пальцами без Вельки, но его тексты и на царском казались жуткой бессмыслицей.
– Узелки – это слога? Не знал. Странный язык. Вы слышали ещё о каком-нибудь народе, пользовавшимся узелковым письмом?
Я мрачно кивнула. Слышала. И он слышал.
– Вы называете их цыганами, – нас. Нас! Незаметные пёстрые тени, – мы ещё пользуемся сорли-виаль.
– Конечно, – господин чернокнижник осклабился. – Сколько лет ваше племя, – Племя! Племя. Не люди. Тени. – ходит по нашей земле? – протянул он, почти что ласково. Сволочь. Я стиснула зубы. – А сколько лет назад рухнула Зильская империя? Пьезоэлектрики, – он постучал пальцами по книжке, подложенной под мой листок. – Корица. Вы когда-нибудь видели, как она растёт? Мёртвый язык. Что мы ещё потеряли?