Новая жизнь - страница 2

Шрифт
Интервал



      7


Прекрасна, знаешь, общность интересов

в супружестве. Чуть-чуть он холодней,

чуть-чуть ты романтичней, и vice versa

в постели. И какие после дела

ведете разговоры там? Представить

боюсь, стесняюсь. Явно, что вы не

смакуете подробности процесса,

там бывшего. А может, мое мненье

о сильном целомудрии твоем

преувеличено: что хорошо для тела,

то не в ущерб и для души прекрасной –

становишься (о жуть!) румяной, страстной.


      8


А я не мог, не смел расшевелить

твоих подбрюшных демонов, я робко

исследовал изгибы, губы гнал

паломничать лишь по рукам, по пальцам,

потом сам распалялся, но огонь,

сырых поев, с гнильцой, трухой, дровишек,

дрожит, дымит, неверным жаром пышет.


      9


Я думаю, ты родила. Так мало

из женщин кто готов свою судьбу

жить до конца. Всех, всех вас тянет плоть

к деторожденью – разменять единый

и трудный божий дар на сколько можно

орущих, всюду пачкающих тЕлец.

Разверзнется и исхудает плоть,

дух оскудеет в этих упражненьях –

в них обретешь себе успокоенье.


      10


Ты выб…..ков своих оставь ему –

пусть он содержит в холе, всякой неге

как память о тебе. Ты так и так

плохая мать, поскольку сильно много

в тебе страстей и мыслей настоящих;

да, так я постарался: приучил,

вскормил, взлелеял, с рук с убытком сбыл.


      11


Аз мерзок и смешон – не прогадала

ты, отказавшись от моих услуг

телесных и других. Но связь осталась:

вполне реально, чувствую, саднит,

а где-то трет. Ты тоже ведь читаешь

не просто так пространные мои,

написанные потом, кровью письма,

натужно продираешься сквозь почерк

к лукавому их смыслу… Нас учил

В. Розанов, чтоб семенем писать, –

дрочу, чтоб эти письма обкончать.


      12


Ну ладно, хватит этих экивоков

таких многозначительных, пора

в бровь, в глаз гвоздить. Я по причинам личным

пишу тебе, испуганный, живой:

нас убивают, очередь за мной.

Нас убивают, как баранов режут,

ножа о ребра слышу мерзкий скрежет.


      13


Ага, забеспокоилась: твоих

любовников, как дичь какую, бьют,

матерых бьют и малых, здесь, в стране,

и заграницей. Помнишь Николая,

высокого такого? Так его

в Париже… Шел, гулял… Шанзализе…

И среди бела дня араб мятежный

зарезал. Но араб ли это был?

Ищи свищи: удар – и след простыл.


      14


Я слушал о той смерти равнодушно:

ну мало ли гуляет всякой швали

приезжей по Парижу? Беспокойно

во Франции.

Потом узнал – откуда,

уже не помню, из газет, наверно, –