сподвижница твоя сидит тут, б..дь
пьянющая, подмигивает мне –
ее делили мы с тобой при жизни,
так что ж не позабавиться на тризне.
51
Крик, шум. Визжали женщины, мне кто-то
несильно в морду, я кому-то в морду
и даже протрезвел чутка. Потом
сел, плакал, угрожал, винился, пил,
все как-то позабыли про меня,
свои пошли меж ними разговоры;
трезва, Марина сквозь дрожащи слезы
смотрела на меня в упор, и так
уныло, преданно, что мне неловко стало:
не может быть, чтоб так меня желала…
52
Мы расходились медленно, была
ночь мутная, мне плохо было, но
смог пересилить дурноту свою,
за вами увязался легкой тенью
и проследил. Ты, жившая в Кузьминках,
в панельном старом доме у оврага,
казалась мне опаснее той прежней –
незнаемой, таинственной, кого
искал так неудачно. Дом стоял,
и я твою окрестность узнавал.
53
Ты обросла приметами из жизни
теперешней, всегдашней, настоящей,
и стало ощутимо мной твое
присутствие; сходились, расходились
в пределах МКАДа наши расстоянья;
я сразу понял до конца опасность
наставшую…
Такая стала ясность.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Я начал осторожничать, сменил
замки: а что, вдруг сохранила ты
ключи с времен тех давних, когда я
ждал, к дому подходя, окно увидеть
раскрытым, освещенным – гостья в доме,
и, значит, счастлив я, тобой любим;
но и сейчас, сквозь страх и неприязнь,
почти надеюсь – вдруг увижу свет,
где быть его не может, теплым, желтым
залитое пространство. Передерну
затвор, в квартиру крадучись войду –
сам погасить забыл, сам смерти жду.
Играюсь сам с собой в дурные игры,
где выиграть нельзя, такие выбрал.
2
Декабрь к концу катился. Новый Год
маячил невдалёке, и, казалось,
что хватит мне событий с этой датой
почти прошедшей: что-то ведь зависит
от наших мет, границ, и потому
до января затишье обеспечат
мне боги зимние. Оборонят, подлечат.
3
А там я, отлежавшись, отоспавшись,
сам захочу движухи, сам начну
ломиться в двери, донимать звонками,
сам погоню событья в хвост и в гриву,
сам подчинюсь им полно, торопливо.
Но мне пришлось в остатках декабря
заняться делом и пропасть зазря.
4
Я спал полдня, и снег летел с небес,
заваливал дороги – подоконник
и тот сугробом стал. Когда проснулся,
уже было темно и голова
со сна болела. Ночь и день равняя,
сбиваем время с толку, и оно
щадит нас. Я встал, чаю заварил,
я жадно папиросу закурил.
5