– Старые сороки, да замолчите же, наконец! – не выдержал он. – Нам нужно полностью сосредоточиться.
Как выяснилось, из нескольких языков, которыми владели находившиеся в машине, единственным общим для всех четырех стал английский.
– Ох уж эта молодежь, – печально заметил доктор Фейсал. – Теперь она такая грубая.
– Он самая настоящая свинья, – подхватил профессор Халид. – Биляль, ты свинья, ты не умеешь себя вести, у тебя нет уважения к старшим.
– Эти двое, – проворчал Биляль, – они знают всё о полной ерунде и ничего ни о чем стоящем.
– В определенном возрасте, – согласился Родригес, – все становятся такими же. Это должно быть где-то здесь.
– Ты же знаешь, что я терпеть не могу всякие «должно быть», – раздраженно буркнул Биляль, долговязый мужчина лет тридцати пяти, одетый в необычайно убогий твидовый пиджак поверх обтрепанного черного свитера, джинсов и стоптанных кроссовок.
Он состоял из сплошных сухожилий. Средиземноморский тип лица, какой обычно называют «смуглым» за темную кожу, черные глаза и черные волосы. В глазах выражение бесконечной меланхолии, хотя если кому-то удавалось заставить Биляля улыбнуться, вдруг становилось ясно, что он довольно привлекательный. Копна его неухоженных волос напоминала штормовое море, от которого веяло бунтарским духом. А быстрые юркие глазки ничего не упускали.
Он относился к тем неуютно напряженным людям, которые многих выводят из себя, словно его жизненные ритмы были чересчур быстрыми или же нервные окончания слишком стремительно передавали сигналы. Казалось, на сердце лежит груз множества непрощенных обид или же он готов за грош забить человека до смерти.
– Это же пустыня, – заметил Родригес. – Она постоянно меняется.
– Я кое-что смыслю в пустынях, – проворчал Биляль.
– В таком случае ты должен знать, что ветер дует так, как ему вздумается, заметает песком скалы, меняет форму кактусов, иногда, кажется, перемещает целые… вот он!
Луч фонарика, пробившись сквозь грязное ветровое стекло, осветил трещину в земле, перерастающую в полноценный овраг. В это время года воды не было, и даже высохшая грязь превратилась в растрескавшуюся керамику.
Овраг тянулся ярдов двести и, дойдя до возведенного вдоль границы забора, проходил под ним. Если немного потрудиться, дыру в ограждении можно расширить так, чтобы в нее протиснулся грузовик. Затем еще ярдов сто плохой, но проходимой колеи до длинной прямой дороги, ведущей к большому шоссе. Левый поворот на пересечении – и дальше прямой путь в брюхо Америки.