– Мистер Адельгейд вас ждет. Проходите.
Он следовал за ней по темному коридору с выложенным итальянским мрамором полом, гладким и белым, как лед. В залитых желтым светом нишах на темно-красных стенах висели картины – Ван Гог, Ренуар… Сперва он принял их за репродукции, но вдруг остановился:
– Простите. Это настоящий Пикассо?
Эрика оглянулась:
– Разумеется. Здесь не держат копий.
Она подвела его к двум дверям, напомнившим о старинных европейских замках или дворцах, открыла одну из них и ушла.
Навстречу вышел мужчина с большим хрустальным бокалом в руке. На нем были широкие брюки из габардина с тщательно заутюженными стрелками, черный двубортный блейзер, рубашка цвета парижской лазури с расстегнутым воротом и бледно-розовый аскотский галстук[1]. Посетитель, никогда ранее не встречавшийся ни с кем, кто носил бы аскотский галстук, с трудом скрыл изумление. В аудиозаписи он слышал низкий, звучный голос и ожидал увидеть фигуру тучную и властную, однако перед ним стоял стройный, как Фред Астер[2], человек, в движениях которого сквозила томная грациозность.
Ему явно не доводилось спешить, отметил гость. Ни разу в жизни.
Несмотря на изящество, в хозяине не было ничего мягкого, женоподобного. Как раз наоборот, своими движениями он словно идеальной формы лезвием разрезал пространство.
– Бернард Адельгейд.
Адельхайт. И здесь акцент. Слабый, едва уловимый. Швейцарец? Голландец?
– Рад вас видеть. Вы, наверное, очень занятой человек.
– Госслужба, сами понимаете. Работы много, людей не хватает. По-другому никак.
Рукопожатие. Некрепкое, сухое, лаконичное.
– Что будете пить?
– А что у вас там?
– «Лафройг», пятьдесят лет выдержки.
Хозяин поднял бокал. В затемненной комнате с высоким потолком казалось, что золотой напиток вобрал в себя весь свет от белых свечей в настенных канделябрах. Здесь был и камин, в котором два человека могли уместиться в полный рост. Что находилось в отдаленных углах помещения, гость рассмотреть не мог.
Сотня долларов за порцию как с куста, подумал он.
– Пожалуй, и я не откажусь.
У буфета средневековых пропорций мистер Адельгейд налил из хрустального графина виски и произнес по-немецки:
– Mögest du alle Tage deines Lebens leben!
Они чокнулись, выпили, и хозяин продолжил:
– Очень старый тост. Одиннадцатый или двенадцатый век. Говорят, идет из Тевтонского ордена. Или братства Святого Кристофа. «Проживай каждый день своей жизни».