– Я ни в чём тебя не обвиняю, Александр. Всё это очень сложно: война и мир, присяга, честь, обязанность, патриотизм… Вот я убил немца, союзника. По-твоему, и я стал недругом своей родины?
– Спасибо за понимание. Послушай, в Россию тебе сейчас хода нет. В глазах царя и прусского короля ты преступник. Франция в руках союзников. Тебя повсюду схватят. Предлагаю православному христианину убежище под кровлей отцовского дома. Тебя в нём примут как своего. Понимаешь, сходство… Я сразу заметил, как только ты вошёл в бистро. Удивительное сходство! Ты и мой брат – одно лицо. Только он значительно старше, и волосы у тебя от снега твоей страны выцвели. Брат давно не шлёт вестей, где-то голову сложил. Что ж, судьба… Бедная Катерина… Это я о жене брата…Наверное, вдова … Так соглашаешься?
– Но как мы выберемся отсюда? И сможем ли пересечь все границы? Ведь я без документов, приметен.
– Примету уберём чёрной краской для волос, у здешних сорокалетних красавиц разживёмся. И тогда по всем паспортным приметам ты – зеркало моего брата, даже рост и сложение сходятся, только концы усов придётся опустить. Брат учился здесь военному делу в артиллерийском училище и на полях сражений в Испании. Под Мадридом чуть ногу не потерял. Но обошлось, только хромать стал. Паспорт Петра остался у меня. Даже по имени вы двойники. Черногорцы нашего племени тебя за своего примут. Не только из-за сходства со старшим сыном воеводы. Ты русский. Это много значит. Мои соплеменники верят, что Россия поможет вернуть им и плодородные долины Никшича и Подгорицы.
Свечку загасили под утро. Ворочаясь под простынёй, не в силах заснуть от пережитого, Борисов спросил вполголоса:
– Александр, слышь?.. У вас фамилии есть? Какая ваша?
– Мы – Каракоричи, – делая ударение на «о», ответил лейтенант. – Наш с братом отец, Милован Каракорич, был воеводой племени плужан. Царство ему небесное… Спим!
Кор! – отозвалось внутри Петра громко, будто влетела в него вещая птица.
Глава III. Андрей Корнин и царь
Когда сдача Парижа войскам коалиции была предрешена, на голом холме, в виду столицы мира, остановилась роскошная кавалькада – монархи, военачальники и свиты их величеств. Издали выделялся признанный всеми глава победителей, император Александр Первый, рослый, на светло-сером жеребце, сам весь в белом. Отсюда открывался сразу весь настороженный Париж – его высокие черепичные крыши, бесчисленные башни, золочёный, в подражание кремлёвским храмам, купол Дома Инвалидов. В низине местами, под греющим уже мартовским солнцем блестела Сена. Между восточными кварталами города и холмом, на краю рощицы, защитники города устроили батарею. Завидев кавалькаду, французы засуетились было возле пушек. Да канониры, видимо, оценили расстояние до цели и отказались от пустой пальбы.