– Это еще что?! – ахает женщина.
Я поднимаю обрубок и показываю ей.
Она роняет челюсть. Даже морщины вмиг разглаживаются. Затем, опомнившись, женщина тут же нацепляет прежнюю маску равнодушия, совсем как люди в Общине, узревшие очередное зверство. Обычно мы старались не смотреть. Всегда находились дела поважнее: доить коров, готовить ужин, успокоить младенца, ором зовущего кого-нибудь из своих матерей…
Женщина залезает в другой карман, вытаскивает вторую руку и кладет обе на блестящий поднос.
– Мне их потом вернут?
Она снова искоса на меня глядит.
– Нет. Ни в коем случае.
– Почему?
– Это человеческие останки. Есть правила. – Она откашливается. – Их будут хранить как вещественные доказательства, а потом, когда надобность отпадет, утилизируют.
– То есть сожгут?! – Я давлюсь воздухом. Только не это! Так нельзя! Это же мои руки! Отдайте!
Я лезу мимо нее, чтобы их забрать.
Женщина сжимает пальцы в кулак и упирается мне в грудь.
– Не вынуждай меня применять силу.
Кожа вокруг губ у нее идет тонкими глубокими складками. Видя, что я больше не брыкаюсь, она берет поднос и выходит из смотровой. Когда возвращается, поднос уже пуст.
И тогда я понимаю, что не только Пророк способен отнять у девочки руки.
Когда меня снова выводят к патрульной машине, за рулем и на пассажирском сиденье уже сидят двое полицейских с сонными глазами. Они с громким хрустом жуют что-то незнакомое из яркого пакета. Держат его бережно, словно боятся сломать. А доев, сминают пакет с противным скрежетом и бросают прямиком на землю. Мы едем по заснеженным улицам к большому белому зданию – больнице, как мне сказали.
Там в смотровой доктор велит показать руки, но я прячу их за спиной, и одному из полицейских приходится силой вытянуть мои культи под яркую лампу.
Доктор заметно мрачнеет. Обрубки до сих пор измазаны чернилами.
Меня укладывают спать и разрезают культи крохотными ножами, потом обматывают руки ярко-белыми бинтами, обещая в следующий раз зачем-то взять немного кожи с ноги. Затем, несколько дней спустя, меня снова режут, предварительно усыпив лекарствами из пластикового мешка с трубками.
Далеко не сразу я понимаю, что новые руки мне все-таки не сделают. Не получится, втолковывает врач, будто глупой, а я отворачиваюсь, глядя в стену горящими глазами.
Маленькой я верила в чудеса. Теперь, наверное, уже нет.