Шесть сортов ирисов. Пионы четырех разных цветов. Азалии, флоксы, подснежники, камелии, рододендрон, клематис, жимолость, жасмин – назовите любое растение, и, если оно в принципе могло прижиться в этом штате, вы нашли бы его во дворе Вэлери Алстон-Холт. Возня с растениями была для нее терапией, как она любила говорить, возможностью сбросить стресс после общения со студентами колледжа – или, как бывало чаще, после общения с заведующим кафедрой или деканом. Ребята были по большей части прекрасные. Любопытные. Умные. Заинтересованные в политике в том смысле, в котором она одобряла – искавшие пути развития, пути, направленные на защиту естественной среды. Ее работа того стоила. Молодежь собиралась спасти мир от самого себя, а Вэлери – вдохновлять ее всеми возможными способами.
– Пора, – сказал Ксавьер.
– Что значит – пора? Ты куда-то собрался? – Вэлери положила в корзину цветы и ножницы, выпрямилась. – Я же попросила тебя убрать сухие листья.
– Я и убираю. Просто у нас новые соседи.
– А, вот ты о чем. Я знаю. Это было неотвратимо. Как смерть, – Вэлери печально улыбнулась.
– Я только что общался с одной из них, – сказал Ксавьер. – Она говорит, что приехала сюда с сестрой и родителями.
– Только четыре человека на такой огромный дом?
Ксавьер пожал плечами.
– Видимо, да.
– Сколько ей лет?
– Девчонке? Да думаю, моя ровесница, плюс-минус. Сестра – младшая. Я о ней не спросил.
Мать кивнула.
– Ну ладно. Спасибо за информацию.
– Сказать тебе, если придут родители?
– Нет. Да. Я, конечно, хочу быть хорошей соседкой.
– Ты и так хорошая.
– Спасибо, Зай.
– Я просто говорю как есть.
– Так и надо, по возможности.
Ксавьер вернулся во двор и стал расчищать листья там, где его мать задумала разместить пруд с золотыми рыбками. Осенью начиналась учеба Ксавьера в консерватории Сан-Франциско, и Вэлери сказала, что ей нужно чем-нибудь заниматься, чтобы не названивать ему каждый день и не донимать расспросами, жив ли он еще на другом краю страны. Он знал, что она шутит и каждый день звонить не станет. Даже если захочет, все равно не станет. Он понимал. Они были своеобразной семьей.
– Занимайся прудом, – сказал он, – и заведи, что ли, роман.
– Ой, кто бы говорил о романах!
Он улыбнулся ей своей знаменитой полуулыбкой, которую обожали все старушки Оак Нолла, и – мы уверены – все девчонки из его школы.