Ангел:
Она всё терпит, ангелица,
она святая у него!
Герой:
Но, говорят, он весельчак,
его гостей от смеха пучит…
Ангел:
В уборной сядет на стульчак
и там чужие шутки учит.
А днём читает и лежит,
бранит евреев, если жарко…
Нет, он пока ещё мужик…
Герой:
Дай Бог, а то ведь бабу жалко.
Но так хулить его нельзя,
твои сужденья угловаты,
его ведь любят все друзья…
Ангел:
Да все они мудаковаты.
Герой:
А утром он задумчив, тих?
Ангел:
И вялый, будто инвалид.
Герой:
Наверно, пишет новый стих…
Ангел:
Или желудок барахлит.
Чужой придёт и не заметит
его присутствие в квартире:
он до обеда – в кабинете,
потом до ужина – в сортире.
А утром ест угрюмо кашку,
сопит, как десять хомяков…
Герой:
Постой, так ты про старикашку!
А молодой он был каков?
Ангел:
Да я с небес недавно спущенный,
и мне уже нехорошо,
а все коллеги предыдущие —
кто спился, кто с ума сошёл.
Недолго ангелы-хранители
могли прожить при этом падле,
теперь больниц небесных жители,
да только вылечатся вряд ли.
Герой:
Сейчас я выпить нам найду,
мне жребий твой прозрачно ясен,
ты, ангел мой, попал в беду,
старик ещё весьма опасен.
Ангел:
Да! То лежит, как пень-колода,
то захуячит, как трамвай,
а я мечусь, ища урода…
Герой:
Так пить не будешь?