и я ошеломленно
перекатываю во рту – р-о-д-и-н-а. как молочный зуб,
но не нахожу ему место.
грациозное разочарование. пустота.
с надеждой на возвращение.
моя родина – это женщина в спальне.
это небо надо мной
и письменный стол внутри
(настольной лампы золотистый страус),
родина —
это ты…
* * *
благоухание дикой смородины —
запах черных, блестящих кобр во время спаривания,
и каменная ограда, где ангелы кучерявые из камня,
и пухлые ручки их разрослись в каменные же лабиринты,
и растворенное окно – откровение аквариума —
смелей загляни в меня, глупая зеленая рыба.
и ветка легко касается стекла,
как зверь лапой, когтем —
и там плывет пыльно-перламутровое отражение сада,
и у сада зарождается сознание,
роза под наркозом, солнечная искра,
зыбкий эмбрион озарения
среди граблей и ведер – неужели
это я? и ветка легонько бьет когтем
по стеклу,
по капсюлю и багряным вибрирующим шатром
оседает
беззвучный взрыв сада.
поднимает в памяти сто тонн поющего пепла,
крошечные паразиты Паваротти,
лирические клещи.
что остается?
черные обгоревшие костыли
реальности – а только что я летал…
я просыпаюсь с тобой,
просыпаюсь в тебе – и уже это не я, но и это уже не ты,
это сплав миров. о, давай без пафоса! давай.
багровое бра над тобой – запылившийся красный жук,
пластиковый нимб на шнурке, на поводке под током.
я под твоими веками ворочаюсь,
как каштан в скорлупе, – выходи,
выходи вон. позволяем познать друг друга – ласки людоедов влюбленных.
а ну его, пошли во двор, где цветущий абрикос и ты,
девушка в одних трусиках и резиновых сапогах,
ты полуголая танцуешь во дворе, вокруг тебя чернобуркой крутится
хитрая собака Тумас, – это танец проснувшихся.
это наша весна и глупые, дурацкие слова —
вовремя подкрашенные корни волос,
чтобы остановить пожар седины, энтропии.
бриллиантовый писк синиц.
ты просыпаешься во мне, и линия твоих губ расплывается,
как сигарета в ведре с водой.
ты плачешь от счастья не быть со мной во мне.
мы на нересте влюбленности откладываем икринки миров
на чепухе, случайных камнях, камышах.
так поезд просыпается на запасных путях,
так выныриваешь из черного мазутного сна без образов и сюжетов.
и радио – переливчатый идиот – вновь встречает нас
уютными кошмариками новостей и даун-песенками.
но луна еще пульсирует в моей голове;
луна – как очередь за хлебом в блокадном городе.