-Так! – властно перебил Григорий, -это с каких-растаких пор ростовские воры в политику полезли? А?!
-Я тебе… не воры. Вроде… другом… был, – обиделся Панкрат.
-Ладно, ладно, – уже миролюбиво пробурчал Гришка, -вот гляди.
Он приостановил коня, чуть задумался. Пристально вгляделся в темное лицо друга:
-Товарищ Сталин как сказал? А так сказал товарищ Сталин: нас сомнут. Сомнут, ежели мы будем топтаться на месте, как слепая кобыла. Европа нас сомнеть, капитал. Война все одно будеть! И на все про все у нас, Панкратка… годков так десять, может и поменьше. Единоличник пашет-сеет, а с десятины в три раза меньше берет, чем артельные. Отчего так? Так ведь… Гуртом и батьку бить полегше! Опять же… Единоличник, он разве трактор купить? Ни в жисть! Сил не хватить! А колхоз или та же артель – купить! А трактор, дело известное, и пашет глубже и побыстрее, чем быки. А стране, Панкрат, зерно, хлебушко надо! И как можно больше. Понял?
-По-газетному ты теперь говоришь, Гриша. А мне вот так представляется: стреляете вы тех, кто не молчит. Супротив вас идет, ненадежные… И все.
-Борьба идеть, Панкратка, борьба. Ну вы, уркаганы… ведь… то же… Стреляете да режете немало народу, а?– с лукавиной в голосе спросил Гришка, –за понюх табачку иной раз!
-Мы народ не трогаем. Я ж сказал – фраера колбасим.
-А Сидоренку, начпотыла у самого Буденного…, -Григорий сощурился, пристально всматриваясь в друга, – на перо на кой поставили?
Панкрат хихикнул, как та барышня на свидании:
-Так он же… Триста пар сапог загнал Щуплому! Бабло замел, а сапоги затырил, падла…
-Ну ево-то… ладно! Сука, он и у Буденного под носом – сука. А бабу-то ево… за што?
-Так ево наши пацанчики прямо на складе завалили… И… Не баба то ево была, а по****ушка. Не дала там же, на месте… по-хорошему Щуплому, а он злой.
-По****ушка, она тоже человек. Классово близкий, как и вы, урки. Ладно, кантуйся пока на Ростове, авось, сгодишься и там.
И опять погрузился в свои думки.
С полчаса все правились на юг, по узенькой санной дорожке, слабо проглядывающей сквозь скупо выпавший вечером голубоватый иней. Спустя час снежок припустил густой, крупными мохнатыми хлопьями и следок санный пропал из виду. Только редкая петляющая стежка прошлогоднего сухого бурьяна вдоль дороги и указывала путь. Потом свернули и вовсе в степь, пришпорили лошадей, пошли след в след вдоль широкого бугра, мелкой рысью. В густой бездонной тишине с ночного неба уже робко глянули мелкие звезды, когда Гришка вдруг остановил коня, соскочил с седла, молча подтянул подпругу, но садиться не стал, повел его в поводу.