Она достала из кармана шеф-нож. Ее дрожащая рука нависла над сыном. Тень надвое разделяла его, между ней оставалась только жизнь и смерть. В последний раз насмотреться никто не может. Аккуратно, будто боясь разбудить, она закрыла одеялом лицо сына. Теперь-то он точно ничего не узнает. Зинаида Петровна зажмурилась и отпустила руку.
Дверь в палату открылась вместе с голосом бородатого:
– И я ему говорю: «Чувак, это, блять, чудо, никак иначе. Отвечаю, он со мной говорил!». О, Зинаида Петровна, добрый день. Вы уже слышали новость, да? Пришли поздороваться. С нами уже разговаривал.
– Это неправда, – сказал кудрявый, – но нам хотелось бы.
– Да реагировал он на слова, пальцами двигал. Все, очнулся, живой! Вышел из комы, дорогой-то. Зинаида Петровна, простите меня за сентиментальность, но позвольте я вас обниму, – бородатый подошел к ней и крепко обнял. – Вы родили лучшего из нас, как же я вам благодарен. Вы такая молодец, сидели с ним, пока мы своими делами занимались. Нет прощения нам!
Бородатый говорил таким голосом, которого всегда стыдился. Тоненьким, писклявым. В общем, радостным. Кудрявый подошел поближе и увидел, как сквозь постельное белье, что некогда было белым, текла кровь темно-красная. Звонко коснулось пола лезвие ножа.
– Мы обязательно Жене поможем, честное слово, Зинаида Петровна, – сквозь слезы сказал бородатый. – Как мы могли вообще подумать о том, чтобы лишить нашего друга жизни.
Кудрявый попятился к стене, наблюдая, какие красивые образуются лужицы.