Среди адыгейцев Фриде нравился хирург районной больницы – Зияутдин. Он был молод, строен, красив. И ростом удался. С этим врачом Фрида почувствовала, что любовь не знает границ, что она прекрасна и неповторима. Тогда-то я и загорелся желанием как можно больше узнать о любви двух юных сердец.
«А встретились мы с Зияутдином совершенно случайно. Как-то ко мне на приём пришла женщина с малышом двух лет. Малыш тяжело дышал, губы синие, будто по ним синей краской прошлись. Послушала лёгкие, а там – море хрипов. Ввела ему пенициллин и уже была готова отправиться с ним в районную больницу. Когда же я заглянула ему в ноздри – ужаснулась. Схватилась за пинцет как за ружьё. Из одной ноздри вытащила фасолину, из другой. И только тогда направилась с мальчиком в больницу. Я и потом наведывалась к нему. Но тут молодой хирург удивил меня не столько своим величественным ростом, сколько красивой осанкой и яркими огонёчками в чёрных глазах…
А дальше, как говорят, пошло-поехало. Зияутдин зачастил ко мне в медпункт, якобы „по дороге“… Он притаскивал с собой то бинты, то шприцы, то растворы для обработки ран. Разговаривая со мной, он обычно смущался, краснел, опускал глаза. Не иначе как влюбился. А почему бы и нет? Я – молодая, красивая, жгучая брюнетка… Копна вьющихся чёрных волос. Голубые глаза. Задумчивый взгляд. Манящая улыбка. Ровные, как столбики, зубы. Броская, утончённая фигура. Не случайно молодой художник, когда увидел меня в парке, загорелся желанием написать мой портрет… Но тут я откуда-то издалека услышала: „Ты такая красивая. Я не хочу тебя потерять“. Я разрешила себя обнять, поцеловать… Так это было до тех пор, пока однажды меня не остановили женщины и не предупредили, чтобы я отстала от их Зияутдина… И я решилась бежать, в Тульчин, наивно полагая, что Зияутдин меня и здесь отыщет, где никто больше не помешает нашей любви…»
Уже минул месяц, другой, третий… А Зияутдин молчал. Молчала и Фрида. Она потеряла интерес к жизни. Чувствовала себя брошенной, никому ненужной. Хотя рядом были отец, мать и её любимая сестрёнка Галя… Но не было его – Зияутдина, от встречи с которым всё замирало…
«После „побега“ из Трисанчи меня с большим трудом взяли на работу медсестрой в онкологическое отделение. Опасались, что меня начнут искать и просить, чтобы вернули обратно и что главврачу не поздоровится, что принял на работу „беженку“ из Трисанчи. После каждого дежурства у меня наворачивались слёзы оттого, что больным с раковой болезнью не всегда можно помочь. А тут ещё, придя на ночное дежурство, я приняла смену, обошла палаты, выполнила назначения врачей. Двумя-тремя словами перекинулась с няней-толстушкой, помогла ей взобраться на стол, чтобы снять пыль со светильника, и направилась в ванную. Но как только я приоткрыла дверь, как тут же закричала: в ванне лежала мёртвая женщина с открытыми глазами. А няня, когда услышала, как я закричала, упала на пол, держась за ногу. Вызвали дежурного врача, который помог мне прийти в себя, а няню с переломом ноги увезла скорая. Мне объявили выговор, после которого моё имя стало первым номером во всех притчах больницы. Да ещё намекнули, что это из-за меня няня сломала ногу. Когда же я почувствовала, что стала „чужой“, я подала заявление об уходе из больницы „по собственному желанию“».