– А выглядишь просто великолепно.
Теперь Тычок хорошо ее рассмотрел. Лиза оказалась не так молода и не так весела, как ему представилось при первой встрече. Что же, это притягивало к ней еще сильнее.
– Ты все еще хочешь, чтоб я тебя позвал к себе?
Лиза больше не улыбалась. Потом и вовсе потупилась. Волосы вильнули рыжей волной и замерли.
– Смотря зачем, Тычок. Если у тебя грандиозные планы, так у меня трое детей и куча престарелых родственников.
– А для меня угол найдется?
– Для тебя, – Лиза подняла голову и лукаво прищурилась, – могу поискать. А где колечко?
– Колечко тоже не мое. Творец дает, Творец и забирает.
Из дома стали выносить гроб. Лиза обернулась.
– И с людьми так же, – послышалось от нее. – Хоть ты богат, хоть нищ.
Тычок не ответил. Он и так об этом никогда не забывал.
Потом были похороны, потом укатила леди Айна, потом наступил вечер. Тычок познакомился с родственниками, жившими в соседних домах, разговорился, сел за общий стол. Вскоре стемнело, родственники разошлись по домам, а Тычок, понаблюдав, как Лиза укладывает детей, вышел на двор проветриться.
Грубая мосластая рука схватила его за ворот и стянула с крыльца. Нос к носу в него всматривался Тако. Половина рожи его бурела разводами засохшей крови, одна рука безжизненно висела плетью.
– Где кольцо?
– У Ай… у леди Айны… – залепетал Тычок, не помня себя от страха. – Ее это кольцо, отдал я…
– Так и отдал? – ощерился Тако. – Руки покажи.
Тычок растопырил пальцы. Тако снова ощерился и с удовольствием впечатал Тычка в темные бревна. Затем пошел в дом.
Когда Тычок очухался, состояние его было таким же, как вчера, даже еще хуже. Голову, похоже, бинтовали.
– Кто здесь? – прохрипел Тычок.
– Я это, – послышался Лизин голос. – Молчи.
– Что он тебе… сделал?
– Ничего не сделал, ни мне, ни детям. Руки велел показать, переворошил все да ушел.
Тычок изумился до такой степени, что боль на мгновение отступила. Тако ему поверил?! Не стал никого пытать, насильничать и запугивать? Вот это номер. Ну да, злость на мне заранее сорвал, чего с бабами-то воевать? Ишь ты…
Мысли душили его куда больнее, чем разбитая голова. Мысли повергали в такую бездну дурноты, что хоть в гроб ложись. Тычок чувствовал извращенную благодарность к проклятому костолому и ничего не мог с собой поделать. К благодарности еще примешивалась толика уважения. Вот так вот. Дожил, думал он. Врага зауважал. А себя? А себя я так унизил, что никакому врагу не пожелаешь. С кольцом-то я герой… герой-любовник. А без кольца? При первой же стычке в штаны наложил? А если бы он перерезал там всех? Всех! Нечего делать, и как звать бы не спросил… А Айна? Я ж ее предал. А значит, и Лизу предам рано или поздно. Никчемный из меня даритель счастья. Аллотык липовый и защитник никакой. А я-то еще смеялся: что там их счастливыми делать? Да к этому самому полжизни готовиться нужно…