В плену безмолвия - страница 11
– Ты мой самый близкий и доверенный друг, Чудик, – уверяла она меня, – есть секретики, которые я не доверяю никому, кроме тебя.
Так, незаметно, с моим горячим энтузиазмом и ее робкими попытками остановить меня от выполнения для нее любой работы, все дела по хозяйству, а также ее личные потребности были переложены на меня.
– И что бы я делала без тебя, Чудик, просто пропала бы! – благодарила она, и меня распирало от счастья.
Сложность возникала в том, что часто мне не хватало ни сил, ни времени выполнить всю работу по дому. Постирать, приготовить еду, сходить в магазин, убрать, подмести, вымыть полы, сбегать в аптеку, на рынок, в химчистку, и так до бесконечности. Про уроки можно было забыть, к тому времени, когда я все переделывала, то падала без сил. А голова полностью отключалась, так что об учебе не могло быть и речи. От этого сильно страдали мои оценки в школе. Учитель даже грозился вызвать тетку Агнес для серьезного разговора. Но раз она уехала, меня это не сильно пугало. А что будет, когда она вернется, я старалась не думать.
Кроме того, тетка Луиза была очень чувствительной и тонкой натурой. Она не переносила, когда еда была несвежей, только с пылу-с жару. Одежда – свежая и чистая каждый день. Даже если это значило, что каждый вечер приходилось стирать и гладить. Шерсть вызывала у нее аллергию, она не переносила громких звуков, страдала бессонницей и головными болями.
Время шло, близился приезд тетки Агнес и отъезд тетки Луизы. Поэтому или по какой-то иной, неведомой мне причине она все меньше радовалась жизни. Все реже слышала я ее смех, она почти перестала обнимать и целовать меня, ласково называть и секретничать. Теперь я слышала только просьбы сделать это, выполнить то, сбегать туда, принести, заменить, зашить, постирать, приготовить… Она больше не уверяла меня, что ненавидит использовать детский труд. Все мои старания принимались как нечто само собой разумеющееся.
Моя всепоглощающая любовь носила меня первое время на крыльях. Позволяла совершать невозможное, лишь бы заслужить ее улыбку, похвалу, одобрение. Но теперь она стала меняться. Протест, неудовлетворенность, глубокая печаль, а еще раздражение и обида стали примешиваться к этой любви, способной на подвиги, казалось бы, непосильные. Почти не спать ночами, не успевая выстирать и погладить ее любимое платье. Почти не есть, потому что мне не хватало времени даже перекусить между многочисленными поручениями – сбегай-подай-принеси.