Желтеющая книга - страница 25

Шрифт
Интервал



Сырая, пустынная пасмурь,


земли одождённая мазь.


Томлюсь, безобразнейше гасну,


в железной карете трясясь.



В пыли и обносках безумцы,


познавшие старость – сопят,


старухи всё крошат на блюдце


последнюю мелочь, как град.



Зря липнет осенняя влага


на окна и купола плешь.


Пеньки – позабытые плахи.


Тут в каждом какая-то брешь.



Недавно свиданье покинув,


несусь средь знакомых рутин,


глазами плебеев окинув,


я делаю вывод один,



что все они скопом широким


не стоят тебя лишь одной,


и что я живу одиноко,


и жизнью пустой, проходной;



что каждый портрет удручающ,


в любом утомленье и лень;


что только лишь ты освещаешь


накормленный тучами день!





Просвириной Маше


Пойманный морозом


Кусает мороз за ладони и щёки


стальными клыками, сырым хрусталём


и пьёт тишину, и сжимает все соки,


и носится призраком ночью и днём;



как зверь многомордый, кривится оскалом,


который лишь пойманным виден в борьбе


(тишайшей, смиренной, бескровной, безалой)


средь поля, в лесной иль кирпичной толпе.



Иных загонял он в кусты, подворотни


и в бедных постелях хибар заставал,


в окопах жевал он несчётные сотни,


а мой дух, похмельный на лавке достал.



Как только от носа, ноги и предплечий,


ползя, доберётся до сердца, души,


доест, не согревшись нутром человечьим,


сбежит и отсюда, из верной глуши.



Минув все капканы сосулек, сугробов,


освоившись в новом краю, там кружит,


в мечтах о прокорме холодной утробы


на новую жертву невидно глядит…


Красная кнопка пульта


Будто бы внуки торговок, шаманок,


дети иль пасынки шлюх и убийц,


с сальными рылами, корками масок,


гримом иль даже подобьями лиц



смотрят с картин небольших и шумящих,


ум обнажая, зады, декольте,


голосом пошлым, тупым и курящим


шумно вещают о моде, Христе,



жёнах истерзанных, хвореньких детях,


битвах соседей и скрепах владык,


рыбке, попавшей в вождистские сети…


Слюни до масла взбивает кадык.



Речью флиртуя с утра до рассвета,


даже врагами пытаясь грозить,


учат и учат с экрана поэта,


как ему глупому, тленному жить.



Всё же дома двадцать первого века -


это не крепость. Тут звери вестей


лезут под скальпы и в дыры, под веки


пиксельным роем различных червей.



Вход открываем, впуская сторонних


(лестных и алчных, придурочных, злых)


в щели цветные и чёрно-оконье,


в рай своих будней и снов, выходных.



Эх, вперемешку хлеб, похоть и розги!


Страшно жить в этом информо-цеху.


Ключ ко спасению нервов и мозга -