Мы греем её, корни трав бережём,
своих матерей и отцов со слезою
храним от морозов своим рубежом.
Мы мёрзнем надгробьями, кучами в холод,
ничуть не покинув лес, просеку, сад.
Лишь в парках нас всех разлучает злой город.
Гниющее золото мы, а не клад…
Асбестовый ангел
Асбестовый ангел взирает в поэта,
а ртутные очи недвижно горят…
…Недобрая, видимо, это примета…
Визиту его я не так уж и рад.
К Есенину чёрный являлся. Не ангел.
К другим – кто иной. А вот этот – в дому.
В каком же он статусе адского ранга?
Во тьме оглушившей бессильно тону.
Стоит отчуждённо, безмолвный, бескрылый.
С тончайшими пальцами, ленью фаланг.
Видать, он безделен в труде и постылый.
Он жизни беспутной моей бумеранг.
Пронзительный, жуткий и косный, и костный,
чешуйками ленно и сизо шурша,
явился в полночьи, почти смертоносно,
в году високосном, беззвучно дыша.
Как столб, изваянье, нетающий призрак,
одетый в гористый, прохладнейший лён.
Блуждают в ресницах бесовские искры.
Он видом моим тут вовсю утомлён.
Наверно, предвестник погибели скорой.
Загадочный гость без огня, палаша.
Незримо вздымает мельчайшие поры,
никак не уходит, обличьем страша.
Надеюсь, что солнце прогонит героя
иль облик осветит, прозрачность даря.
Нет воли глаза отвести, нет покоя,
нет веры, что вскоре покинет меня…
Достояние
Моё достоянье – глубинность тоски,
простор одиночества, грузность печали,
цепочки сомнений, стихов коробки.
Его не продать ни с конца, ни с начала.
Его не отдать и задёшево, в дар.
Желающих нет, игроков и голодных.
Не нужен ни холод, ни бриз, ни пожар
спокойным и буйным, своим и неродным.
Бытует в заслонках и шахтах моих
надежд выкипающий цвет, испаренья,
бурлят что полвека, а вовсе не миг,
что яд источают и донное тленье.
Весь мой капитал – несказанная скорбь
и тягло обид с нескончаемым гноем,
от ноши какого одышка и горб,
под весом какого я рушусь и вою.
И вся очарованность никнет ко дну,
копя угасание, тухлость и сажу.
Богатство камней, чьё значение – нуль,
какие не выставить уж продажу.
Я вновь пополняюсь – что зря, ни к чему.
И хлама полно за подкожьем и в хате.
И нет принимателей, с тягой к нему -
все сами до горла, макушки богаты…
Аристократ
Чернявый пёс в "носках" белейших
красив в октябрьских лучах!
Он самый добрый средь добрейших,
с глубокой мудростью в очах!
С почётным, думающим взором.
Хранит он честь и ум, и такт.