Желтеющая книга - страница 32

Шрифт
Интервал




Однажды от волны иль резких поворотов,


иль от усталости, дремоты, забытья


я кану резко вниз, вдруг вспомню свои роды,


она же поплывёт по рекам бытия…


Лолита


Ах, как притягательна фея, милашка,


чей шёлковый, кроткий и ласковый вид


чаруют меня, моих бабочек, пташек!


Но тем волшебством всё никак я не сыт.



Румянится взглядам, касаниям, шуткам.


Собой представляет изящный узор!


Растущая лакомо-юная грудка


к себе привлекает на сласть и позор.



И манит так ниточно, флёрно, чудесно


невинностью, лёгкостью и чистотой,


что так золоты, но при том легковесны.


Ах, девочка с ясно-живой красотой!



Нетронута прежде никем и немного.


Хочу её к страсти начать приучать


и быть ей учителем, другом и Богом


и первым, кто снимет святую печать.



И слог небывалый в строке пробуждает,


усладу внося, как доливка в мой ром,


из крови кровищу творит, возбуждая,


мешая её и с заботой, добром…



Ах, как же мой сок и мечты беспокоит!


Вперёд не пускает лишь страх несвобод.


Собою сейчас её не удостою.


Надеюсь, что встречу её через год…


Постовой


Жара утомляет солдата тут, в Конго,


что сонно мечтает с утра на посту


о мокрой пи*дёнке фигурной девчонки,


о пиве и танцах, аж невмоготу.



Терпение тает. Но служба есть служба.


Раздумья о сценах вечерней гульбы,


где будут звенеть чаевые и кружки


весёлой и пьяной, солдатской толпы.



Всё это позднее. Сейчас же – мученье.


Клубок недовольства фитильно искрит.


Глазам ничего не даёт отвлеченья.


И без отлученья от места стоит.



Над потом, усталостью кружатся мухи.


Он грёзами пьяно налит и влеком.


От голода ноют все жилки и брюхо.


Спасенье заката ещё далеко.



Съедают рутина и сил утерянье.


Погоны пусты и безоблачна высь.


Томится от скуки, безделья сознанье.


Вдали колыханье какое-то, бриз…



Он бдит от врагов и повстанцев границу,


взирая на стены, конструктор мостов,


и ждёт караульную смену, как птицу!


Вдруг пуля летит из засады кустов…


Ноф-носик


Всем-всем насыщена, щедра, миролюбива,


и пахнет, будто мёд и ясеновский луг,


синь-сероокая и так светлоречива!


Над нею нет царей, нет равных, нет и слуг.



Она легка, почти святейший ангел,


и притягательна, как маковый магнит.


И чуть видны веснушек крап и мшанка.


Порою кажется то Вестой, то Лилит!



И с ней дано ваять, идеей распускаться,


и верить, что не зря рожденьем снизошёл,


и хочется собой, природой любоваться


и знать, что на Земле всё будет хорошо!



И нрав её живой, рассказчивый, теплейший.