– Детки мои милые, – сказала она перед трапезой, – давайте помолимся Богу и вознесём ему молитву за то, что он послал нам тебя, Ванечка! – в глазах женщины опять заблестели слёзы.
– Мы ничем не заслужили такую милость, но Господь, по своему разумению рассудив, явил нам своё милосердие, послав нам тебя, сыночек! После смерти мужа я впервые увидела свет во тьме, когда ты вошёл к нам в дом, начал говорить со мной, учить детишек грамоте, Савву наставлять на путь истинный! Спаси тебя Бог, сынок, и пусть он даст тебе полной мерой счастья и довольства в этой жизни! – Арина в пояс поклонилась сбитому с толку и покрасневшему парню. Смущение его увеличилось ещё больше, когда все дети, включая Савку, следуя примеру матери, поклонились ему до земли.
– И всего-то печь сложил, – пробормотал он. – Что это вы, матушка, удумали! Это вы мне милость огромную оказали, безродного в дом пустили и сыном назвали…
– Ты языком-то не мели попусту! – не замедлила цыкнуть на него Арина Тимофеевна. – Снедать давайте, малые уж спят почти.
После ужина ребятня мгновенно уснула, сон сморил даже Савку, хотя тот пытался сопротивляться, тараща глаза.
Ванька помог Арине убрать со стола, помыть посуду, и она затеплила лучину, чтобы заштопать Пашкины порты. Парень присел у печи, глядя на мерцающие угли. Спать не хотелось, невесёлые думы накатили с новой силой.
– Сынок, что тревожит тебя? – неожиданно спросила женщина. – Я ведь вижу, ты сам не свой, на душе у тебя тяжко. Ежели расскажешь, мабудь, полегчает. Или я подскажу что.
И Ванька, словно ему кто язык развязал, рассказал ей всё. Всю подноготную, ничего не утаил и с удивлением обнаружил, что, действительно, стало легче.
Арина даже шитьё отложила.
– Да, сыночек, – тихо сказала она. – Я-то разумела, что моя история горька, но то, что ты рассказал… И что же ты надумал делать?
– А ничего я не надумал! – с остервенением сказал парень. – Всех я несчастными сделал, всех, кого люблю! Барыню обманываю, от которой кроме добра не видал ничего, Пульхерию Ивановну в ловушку заманил… Нельзя было мне на это соглашаться, нельзя! Пусть бы барин разъярился, не убил бы ведь… А ежели б и убил, кому я нужен… Зато никто бы не страдал! А сейчас и любушка моя мучается, и я ровно на дыбе… И что делать – не знаю! – он рывком утёр выступившие слёзы и замолчал.