За такими крамольными мыслями и застукала его Саша:
– Лежишь?
Он вздрогнул и открыл глаза:
– Да. А что?
– Я знаю, о чем ты думаешь, Лешка.
– О чем?
– О смысле жизни, вернее, о бессмысленности своей сегодняшней работы на благо будущего урожая. Где лопата?
Мать честная! Ему же велено сделать грядку! Надо кого-то там рассадить. Слова «посадить» и «рассадить» для Леонидова всегда были одушевленными. Он слишком долго занимался криминалом.
– Так где же лопата? – снова спросила Саша.
– Близко, – сказал он, зевнув.
– Достаточно близко для того, чтобы ее схватить, когда на горизонте появится жена, но совершенно недостаточно для того, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.
– Ах, отстаньте, Александра Викторовна! Мы принимаем солнечные ванны! Я куплю тебе огурцов. Столько, сколько захочешь…
– Мне приятнее есть, когда свое.
– Тогда съешь меня. Я – свой. Родной и близкий.
– Леша, Леша…
– Ешь меня поедом, родная, только не заставляй копать землю.
Жена улыбнулась, простила и сказала:
– Пойдем ужинать, а?
– Уже ужинать? – жалобно воскликнул он. – Разве вечер?
– Что, жалко день так быстро прошел?
– Еще бы! Выходные не проходят, а прямо пролетают! А тут еще этот твой сосед…
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную молодым укропом, салат из помидоров-огурцов, селедочку и початую бутылку водки, Алексей задумчиво рассматривал цветы на клеенке и молчал.
– О чем думаешь? – Саша наконец села за стол.
– А где Сережка? – очнулся Леонидов.
– Он наспех поел и умчался на тот конец поселка, к другу.
– Ему здесь хорошо?
– Любому ребенку за городом хорошо. Так о чем ты так задумался?
– Да я все насчет писателя…
– Все-таки задело?
– Дело интересное.
– Водки выпьешь?
– Как ты узнала, что я хочу выпить?
Она улыбнулась и пододвинула к нему рюмку. Леонидов выпил и закусил селедочкой, захрустел лучком. А жизнь-то налаживается!
– Недавно я смотрел телевизор, – сказал он. – Передача была о литературе…
– Ты и такие смотришь? – подколола жена, как раз таки учитель литературы.
– Речь шла о загадке смерти какого-то гения.
– Тогда понятно! Уж если загадка смерти…
– Смейся, смейся! Дело в том, что там сказали, будто бы существует теория Эйнштейна о том, что настоящий, гениальный писатель или поэт – сгусток непонятной энергии и вроде как ее проводник. Или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить назначенное им движение.