Отца, прекрасного художника, директора художественной мастерской в нашем дворе, где, кстати, делали знаменитую «Мать Армению», я обожала. Шикарный, высокий, колоритный, всегда в военном мундире – женщины на него просто вешались! Он меня баловал, каждое утро делал «гоголь-моголь» и приносил в кровать, подарки оставлял на тумбочке. Я просыпалась, а у меня то сандалии новые стоят, то маечка красивая лежит. Мать, понятно, устраивала мужу-красавцу вечные скандалы, из-за которых мы периодически лишались части посуды и мебели. Причем заканчивались эти истории всегда одинаково – маман, заламывая руки, кричала: «Ты меня никогда не любил!», на что отец неизменно отвечал спокойным тоном: «Ты меня тоже». У матушки на лице появлялась удовлетворенная усталость, и она гордо покидала поле боя. Видимо, ссоры собственно и затевались для того, чтобы услышать от отца именно эту фразу, которая почему-то сразу же все расставляла по своим местам. Вполне понятно, что папа старался все время сбегать в командировки, так как контроль со стороны супруги его периодически раздражал и побуждал к смене места нахождения. Чаще всего сбегал он в Среднюю Азию, привозя оттуда вино, отрезы, подарки, но мать, несмотря на эти дары, продолжала находиться с ним в состоянии войны, очевидно, все-таки выливая на него свое раздражение за то, что он – не полковник ГРУ.
Отец научил меня многому: отстаивать свое мнение, не обижать слабых, драться, играть в футбол, нарды. Я, видимо, поэтому или почему по-другому, всегда воспринимала себя, как мальчика. У меня за всю жизнь была только одна маленькая кукла, которую звали Света. Это удивительно, потому что, когда я родила дочь, назвала ее именно Светой, хотя о кукле уже, понятное дело, думать забыла. Странно, мать ведь меня очень любила, но при этом все время норовила унизить, причем преимущественно унизить на людях, спать с собой укладывала до четырнадцати лет, тетёшкала до такой степени, что у меня даже какой-то момент был период безумной любви к ней. Вот до чего довели!
Но я любила ее странною любовью – когда она молчала. Есть такая особенная любовь, оказывается. Смотришь на человека, и в душе рождается невероятная нежность и тепло к нему. И вот тут он неосторожно открывает рот, и ты думаешь: «Ну и на фига ты это сделал?! Ведь все было так хорошо!»