Хамство официанта действует на меня ошеломительно.
– Не выбросишь же стариков за порог своего заведения? – говорю я тихим голосом.
Тут официант, чихнув в мою сторону, также тихо отвечает:
– Старики должны сидеть дома и ждать, когда кухарки подадут им еду, а не хорохориться тут.
Нам крыть нечем, все злобно замолчали.
Тогда официант, резко повернувшись ко мне:
– Что ждёте? – обращается громко. – Когда подадут утку по-пекински?
Мы все скованы таким обращением, но сказать нам тоже нечего.
Тут в нашу сторону направляется второй официант с отвислым животом, упакованный в белое с ног до воротника, поэтому медленно двигается.
Он кивком головы показывает другому официанту:
– В таких случаях делаешь вот так, – говорит ему же.
Затем, одним рывком сдёрнув скатерть, оголяет наш стол.
Приборы, даже бокалы остаются на столе, только чекушка валится на бок.
Далее она катится по столу и, дойдя до края, падает.
И тут Юрий, вовремя подставив руку, перехватывает её и бросает себе в карман.
Только на столе остаётся мокрый след.
Официант, скомкав скатерть в руках, направляется к стойке, при этом замечает громко:
– Когда же вас чертей на убыль пойдёт?
Спина уходящего официанта скрывается за стойкой.
Мы, опираясь о плечи друг друга, встаём и направляемся к выходу.
Вялыми, оттого медленными шагами переходим ленту Люблинской и заходим на территорию нашего пруда.
– Им бы обслуживать кыргызов, – бросает Юрий в сердцах. – Привели бы их в чувство, как разговаривать со старшими.
– Здесь даже мои кыргызы бессильны что-либо сделать, – говорю я. – Сегодня правит балом инфекция Ковид-дыра!
Оба вдруг замолчали.
– Маску всё же надо было надеть, – говорю я. – Карантин объявили не они. Боятся, закроют их кафешку.
– Тоже мне, – говорит Юрий, – руки мойте, будто ребёнку напоминают мне.
Не приближаться к человеку ближе полутора метра.
Не гулять дальше 200 метров от дома.
Такие дурацкие требования вдолбили в мозги у людей.
И, послушайте, кто об этом говорит?
Сам государь учит меня. Представляете?
Мы молчим, тогда Юрий продолжает развивать свою мысль.
– Для меня это туманная напраслина.
Зачем? Отчего вдруг такой ажиотаж?
Требование к чистоте тела и рук должно быть адресовано к тем, кто не умеет читать и писать.
– Вынужден крамольную мысль излагать, без обид и без права передачи, – говорю тогда я. – Тут мы, три дурака, хотим решить судьбу человечества.