6
Узнав у мамы адрес нашего текущего проживания, через час я оказался перед черной железной дверью, решительно мне незнакомой. Тем не менее, один из ключей со связки, обнаружившейся в моем кармане, подошел, и дверь открылась. Попав внутрь квартиры, я немного успокоился. В незнакомой прихожей висело знакомое зеркало, стояла знакомая галошница и гардероб. Лицо в зеркале тоже было знакомым и определенно принадлежало мне.
Обследование квартиры не заняло много времени. Вся мебель, картины и другой бытовой хлам, который я помнил, – все переехало сюда. Комната с письменным столом, заваленным учебниками и рулонами ватмана, очевидно, принадлежала мне. Порывшись в ящиках стола, я обнаружил брошюру с надписью «зачетная книжка» на обложке. Из книжки я узнал, что меня по-прежнему зовут Степан Черепанов, и что в 1999 году я был зачислен на первый курс Московского Авиационного института, а в настоящий момент, успешно сдав шесть сессий, являюсь студентом четвертого курса.
Идея перемещений во времени никогда не казалась мне привлекательной. Меня одинаково мало интересовало и прошлое, и будущее. Но выходило так, будто бы я помимо своей воли попал во временную дыру и из 1997 года перенесся в 2003. Что полагается делать путешественникам во времени, я не представлял. Стоит ли пытаться вернуться обратно и возможно ли это в принципе? Встречу ли я здесь самого себя, живущего в этом времени, и не приведет ли это к какому-нибудь разрушительному парадоксу? Никакой ясности.
Убрав зачетную книжку обратно в ящик, я перешел в следующую комнату. Там на диване лежал мой папа.
– Привет, – сказала я. Папа бросил на меня мутный взгляд и фыркнул.
– Ты чего не на работе? – спросил я.
– А ты чего не в открытом космосе под куполом цирка без страховки? – папа скрипнул зубами. До меня донесся запах алкогольного перегара.
Я вернулся в «свою» комнату и, не раздеваясь, лег на кровать. Надо было хорошенько обдумать мое положение, но вместо этого мысли постоянно убегали в далекий зимний вечер. Я, шмыгая носом, плетусь из музыкальной школы. С трудом переставляю ноги из-за снега, занесшего тротуар выше щиколоток. Щеки пощипывает мороз, но внутри, под пуховой курткой, двумя свитерами, рубашкой и майкой адское пекло, влажные тропические джунгли и душное малярийное болото. Шею безжалостно грызет шерстяной шарф, а лоб кусает связанная бабушкой шапка. Эта шапка как будто знает, как сильно я ее ненавижу, и всячески демонстрирует взаимность. В руке болтается пакет с нотной тетрадью, которой на хоровых занятиях я никогда не пользуюсь, однако почему-то всякий раз таскаю с собой. Но сегодня я не обращаю внимания ни на пропитавшуюся потом майку, ни на шапку с шарфом, ни на бестолковый пакет. Я смотрю на дорогу. Вот-вот из-за поворота появится огромная фура. Когда она будет проезжать под фонарем, в медовом конусе света, заполненном вьющейся снежной трухой, на ее крыше я увижу…