Последние времена (сборник) - страница 38

Шрифт
Интервал


Тезкин остался в комнате, не желая маячить под их любопытствующими взглядами, а про себя твердо решил, что, как только все уйдут, уйдет и он, догонит Левку, хлопнет его по плечу и скажет: «Ну что, ты все теперь понял?» – И они отправятся в Тюфилевскую рощу, выпьют доброго красного винца и до утра протолкуют о чем-нибудь очень важном. Он объяснит другу, что лакеем может быть только тот, кто сам себя таковым считает, а истинная свобода и достоинство обитают не в этих домах, но на просторных степных дорогах и в ночлегах под открытым небом. Он расскажет ему о звездах на Украине и звездах в Забайкалье – обо всем этом успел он подумать, как вдруг в коридоре раздались шаги и в комнату вошла Маша.

Она уже переоделась и была теперь в сиреневом халате с широкими рукавами и капюшоном.

– Ты хочешь уйти? – спросила она у обомлевшего Тезкина.

– Чем тебе помочь? Ты просила… – только и выдавил он.

– Ничем. Это был предлог, чтобы оставить тебя, – улыбнулась она.

Санечка промолчал, мысленно представив на своем месте Леву, – этот бы не растерялся.

– Тебе совсем не понравились мои друзья?

– Нет.

– Что ж, ты прав. Они действительно скучные люди. Но других у меня нет.

– У меня тоже нет друзей, – признался Тезкин.

– А Лева?

– Вряд ли он теперь захочет со мною встречаться. Он обидчив.

– Догони его.

– Нет, – покачал головой Саня, – пусть уж все идет, как идет.

Маша усмехнулась, подошла к нему и вдруг легко и естественно распахнула халатик, выскользнув из него, как из ненужной оболочки. Тезкин не успел чего-либо осознать – нечто более властное, чем все его благие размышления о звездном небе над головою и нравственных законах в душе, швырнуло его к ней, и они провалились в забытье. А когда вывалились обратно и сидели голые на кухне, где еще несколько часов назад любовник предавался меланхоличному созерцанию заката, то обоим казалось совершенно нелепым расставаться.

5

Маша была созданием причудливым, но неприхотливым. Как и предполагал Тезкин, сытое детство – не обязательно детство счастливое. Родители его подружки, связанные служебным браком, относились друг к другу с той же ненавистью, с какой нынче относятся наши литераторы, но в отличие от оных развестись они не могли. Бедное дитя всю жизнь находилось в центре их вражды, и одиночество и холод, на которые, как казалось ему вначале, несколько картинно жаловалась эта девочка, были всамделишными. Выросший, напротив, во всеобщем обожании Санька искренне ее жалел, и мало-помалу они привязались друг к другу. Она с сочувствием слушала его рассказы про боевую юность и степные скитания. Ей нравилось, что он совсем не похож на людей, к которым она привыкла. А он вдруг с удивлением обнаружил, что вся эта мишура в ее доме, заморские тряпки, вина, конфеты, пансионаты, дачи и прочие безделушки, о которых впоследствии будут рассуждать с пеной у рта народные заступники, покуда им не заткнут рот куском, – все это для нее ничего не значило.