Напольные часы, гулко пробив пять раз, подсказали ответ.
«Ежедневно. С шести часов. Большой Афанасьевский, 36. Это же совсем недалеко», – Ирина отложила журнал и поднялась.
– Простите, господа, вынуждена вас покинуть. Увлеклась чтением и забыла, что в шесть у меня курсы. Да-да, курсы… В шесть, – повторила она, убеждая себя в правильности принятого решения.
– Курсы? – облегченно переспросил отец, снова наполняя рюмки. – Ну иди, Ириночка, раз уж надо.
Ирина, одарив Шаляпина взглядом, из тех, которые, как ей казалось, называются «обнадеживающими», вышла из гостиной, надела шляпку и пальто и поспешила к выходу.
Отражение в огромном старинном зеркале в прихожей, показалось, замерло и посмотрело на нее удивленно, но потом, словно спохватившись, бросилось вдогонку…
* * *
Ирина решила не брать извозчика и, не торопясь, направилась в сторону Арбата. На Чистопрудном бульваре нырнула в пестрый поток пешеходов, как и она, жадно впитывающих пьянящий воздух, пронизанный предощущением весны. Город, казалось, проснулся от зимней спячки. Дворники в длинных фартуках, несмотря на неурочный час, яростно мели еще влажные от островков подтаявшего льда дворы и тротуары, успевая беззлобно и весело переругиваться с извозчиками, вечно ставящими свои тарантайки не там, где нужно. Горластые подростки с огромными лотками наперебой предлагали ароматные булки и калачи, папиросы и спички. Мальчик в строгой гимназической форме тянул за рукав дородную даму с маленькой собачкой на руках и жалобным голосом канючил пирожное, указывая на ближайшую кофейню. У стены Страстного монастыря Ирину обогнала шумная группа возбужденно жестикулирующих студентов. Донеслись обрывки фраз про революционный террор и спасение России. На углу Тверской, напротив памятника Пушкину, чумазый рыжий парень, распугивая прохожих, истошным голосом предлагал поточить «ножи-ножницы». Бронзовый Пушкин с постамента задумчиво и, казалось, с сочувственной снисходительностью смотрел на людской круговорот вокруг себя. Из подворотни возле аптеки вывалились два мужика с лицами, разрумяненными принятием спиртосодержащих лекарственных препаратов, которые хоть и не вино, а веселят, да к тому же лечат, и, обнявшись, запели: «Целовался крепко… да-а-а… с чужо-о-ой жа-а-аной!» Ирина предусмотрительно обошла весельчаков и свернула с бульвара на Арбат, затем налево в первый переулок и подошла к подъезду дома с номером тридцать шесть. Из открытого окна третьего этажа раздавались звуки фортепьяно, на котором кто-то старательно пытался играть гаммы.