Толян за стенкой, в розыске трудился,
Носил из кожи длинное пальто,
При том, что изначально уродился
В рубашке – был везучий, как никто.
В отличие от нашего Витюхи,
Который баб за что-то невзлюбил,
Толян, хотя, возможно, это слухи,
Всегда вполне приветлив с ними был.
Не в смысле там «привет!» и «до свиданья!»,
А дальше разошлись по сторонам,
А в смысле, если есть у вас желанье,
Давайте прогуляемся, мадам,
Минут пятнадцать или даже двадцать,
А то и вовсе можно полчаса
Ходить, архитектурой восторгаться,
Смотри-ка, мол, какие чудеса!
Короче, хоть и был он весь в работе,
Но женским полом, шумный и шальной,
Он вовсе не манкировал, напротив,
Он приглашал на чай его домой.
А там уже совсем другое дело,
Какие, на хрен, шпили, купола,
Там гвоздь программы – Витькин «лимончелло»!
Там очень даже бойко шли дела.
Болтушки, балаболки, эти бабы
Ввиду большой и пламенной любви
Готовили ему люля-кебабы,
Поди ты их ещё останови.
Мол, ешь, любимый, силы набирайся,
Она тебе совсем не повредит,
Вся жизнь твоя – как гоночная трасса,
Ты должен быть здоров на ней и сыт.
Но как пошли квартирные разбои,
И кражи, кражи той же группой лиц,
Нам никакого не было покоя
От россказней, легенд и небылиц,
Что тополиным пухом разлетались
По всем дворам, углам и закуткам,
И у Толяна мысли кувыркались,
Что жилы рвёшь, а воз и ныне там!
И жизнь пошла какая-то чудная
В преддверии возможных передряг,
И пассия его очередная
Всё вопрошала: «Как же это так?
Ты мне скажи, мой друг, хотя бы вкратце:
А правда, что преступность возросла?
А нам с тобою есть чего бояться,
Нас точно не убьют из-за угла?»
Толян сперва отбрёхивался вяло:
«Хоть век наш и безумен и жесток,
Но всё же ты напрасно задрожала,
Моя душа, мой нежный лепесток!
Лови меня сто раз на честном слове,
Милиция тебя не подведёт,
Она любую сволочь переловит,
Любому гаду выпишет расчёт!»
Что ж, он храбрился, только так и надо
От паники подруг оберегать,
При этом он по рейдам и засадам
С концами, глухо начал пропадать.
Он говорил себе: «Покуда в силе
Мои враги, то мне покоя нет,
Они мой образ жизни изменили,
Какие бабы? Я теперь аскет!
Отбренькали, ослабли струны сердца,
Душа не пляшет больше, не поёт,
И я, выходит, если присмотреться,
Не Дон Жуан теперь, а Дон Кихот?
И то с хренцой какой-то непонятной!
Он ветряные мельницы копьём
В упор атаковал, и на попятный,
Назад не шёл, а только напролом!