– Воды дайте! С Валей плохо! – крикнул кто-то, а я слепо зашарила внутри сумки в поисках спасительной таблетки, но, как назло, рука ощупывала только пустоту.
Из подъезда вышла размытая тень женщины. Меня ухватила цепкая ладонь с длинными ногтями.
– Пойдём, Валя, – жёстко произнёс хрипловатый голос, и я догадалась, что это Алина. «Как вовремя… – удивилась я, хватая губами сырой майский воздух. – Лет восемь не приезжала…»
Среди весны вдруг показалось, будто душа моя упала в холодный измятый снег.
«Дочери позвонили… примчалась на машине…», – разрезали трагическую немоту чьи-то слова. В расплывающейся от слёз картинке передо мной мелькнули статная черноволосая женщина – Алина – и двое её отпрысков: дочь, очень красивая девушка с таким же прекрасным старославянским именем Неда, и сын, мальчик лет десяти, с не менее звучным и редким именем Стефан. Они неприветливо разглядывали меня из-за спины матери.
«Выселять девчонку приехала…», – раздалось совсем рядом. И кто-то, сказавший это, оказался по-житейски прозорлив.
Последующие дни прошли как в тумане. Опустевшая комната тёти Маруси, непривычная суета и толчея в других комнатах, скромные похороны и мои чемоданы в прихожей, на скорую руку собранные Алиной. Я не была удочерена семьёй Шангиных, и мне пришлось вернуться в квартиру матери в посёлке Мирославинка, давно забытую и чужую, откуда Алина предусмотрительно выставила квартирантов. Там, без еды и сна, я пролежала трое суток. Потом будто очнулась, начала потихоньку вставать и, сунув ноги в чьи-то огромные тапочки, бесцельно слоняться по незнакомой квартире. Варила крупу, оставшуюся от предыдущих жильцов, и глотала вперемешку со слезами на маленькой кухне. Перемещаясь из комнаты в комнату, то и дело натыкалась на зеркало в узком коридоре, и оттуда печально смотрела моя похудевшая тень с заплаканными глазами. Я пила пустой чай и снова ложилась. Бесконечно звонил сотовый, кто-то долбил в дверь, а я лежала не шевелясь, уставив невидящий взгляд в потолок с рыжей трещиной.
Время не разделялось на дни и ночи. Всё слепилось в чёрную вязкую массу.
Не знаю, сколько отсчитал календарь этого тягучего временно́го теста, когда, наконец, чувство самосохранения подняло меня и повело к продуктовому ларьку.
Май казался мрачным горбатым стариком, плюющим прямо в лицо серой пылью, швыряющим в глаза цветочную пыльцу, посылающим в спину неласковый ледяной ветер.