Дедушка всегда ходил на работу в НИИ с чёрным плоским портфелем. Как-то раз я уговорила его взять меня с собой. Мы поехали с ним туда, за метро «Московская», в НИИ промышленной и морской медицины, где мой дедушка, физик-ядерщик, работал научным сотрудником. Но я почему-то ничего не запомнила про эту поездку, хотя долго её ждала и мечтала о ней.
Как-то раз на даче, уже подростком, я отпросилась до какого-то часа и пошла к подружке. Когда я вышла от неё, чтобы пойти обратно домой, я увидела, что меня на аллее поджидает дедушка, хотя я ещё не опаздывала. Я страшно разозлилась, потому что подумала, что он меня контролирует и не доверяет одной вернуться домой. Я яростно зашипела на него, а дедушка взял меня под руку и сказал: «Я просто хотел пройти по аллее вместе с такой красивой девушкой, которой я горжусь». Я перестала сердиться, и мы под руку пошли домой.
В другой раз мы шли с дедушкой на сельский рынок. Все встречные прохожие улыбались, глядя на меня, и оборачивались нам вслед, мальчишки свистели. Дедушка не понимал, в чём дело. Потом он внимательно посмотрел на меня и увидел, что у меня кольцо в носу, как у свиньи.
Однажды, когда я была совсем маленькая, дедушка приехал на дачу и рассказал, как на него чуть не напали. Он поехал на Галерную улицу, где раньше жила моя семья, и зашёл в их старый дом, а там в подъезде сидели какие-то нехорошие ребята, они угрожающе обступили его, а потом их главный пристально посмотрел ему в глаза и сказал остальным: «Отпустите папашу». Я почувствовала возмущение и страх, что какие-то нехорошие люди могли навредить моему дедушке. Мне казалось, что сама мысль о том, чтобы навредить лучшему из людей – моему дедушке, – это святотатство. Но я вдруг поняла, что мир устроен так, что тех, кого ты любишь, самых лучших, самых добрых, самых дорогих, могут просто так без всяких причин убить на улице. А милосердие Бога – это когда главный бандюган смотрит тебе в глаза и говорит: ладно, иди, живи пока.
Когда мне было двенадцать лет, мне впервые посвятили стихи. Произошло это так: у мамы в то время был бойфренд из Америки по имени Боб, и мы втроём гуляли по Невскому. Около Гостиного двора тусовались уличные художники и зазывали прохожих, чтобы сделать с них портреты. Боб предложил нам с мамой, чтобы нас нарисовали. Маму сразу обступила куча художников, а меня стали рисовать только двое. «Почему меня рисуют только двое, а маму – целая толпа?» – спросила я у художника, который, взяв мольберт и складной стульчик, тоже пытался протиснуться к моей маме. «Она красивее», – объяснил он мне.