— Давай-ка посмотрю на него.
Андрей продолжал стоять на середине площадки перед дверьми, не
приближаясь. Он ждал сбудутся ли его ожидания, что его уже
заметили. Из-за темноты в здании за стёклами ничего не разглядеть,
хотя один раз ему показалось, что заметил какое-то движение. И тут
скрипнул ключ в двери, при этом голос раздался из окна:
— Не делайте резких движений, мы все вооружены.
— Стою!
— Почему вы без маски?
— Переболел, не заразен. С заразными общался, но с необходимой
дезинфекцией.
— Это где-то вы нашли необходимую дезинфекцию?
— У нас есть стерильные боксы, оборудование для лечения. Из
десяти больных у нас выздоровело трое. — Ответили ему
молчанием.
— Молодой человек, сейчас откроют дверь. Вы плавно, просто
нежно, входите и сразу за дверью остановитесь.
Андрей замер в тамбуре, откуда открывались три двери в холл, где
раньше сидела охрана и вахтёрша, откуда можно было выйти через
здание во двор или подняться по лестнице на второй этаж. Когда
глаза привыкли к сумраку, он увидел, что его стерегут двое мужчин в
масках — не поверили или решили перестраховаться. Снова подняв
руки, он толкнул застеклённую дверь и вошёл внутрь.
— И как мы будем общаться, если вы будете всё время в
масках?
Нельзя сказать, что стол ломился от яств, но деликатесы были:
свежие, упругие и пупырчатые огурцы, лук и чеснок, зелёные и тоже
свежие, петрушка и укроп крупными листьями, пара морковок прямо из
земли. Община пыталась вырастить на подоконниках зелень, но
получались лишь довольно чахлые побеги тянущиеся к свету, потому
для Андрея всё это было чем-то почти сказочным, из далёкого
прошлого. В университете сохранились оранжереи собственного
ботанического сада — их перепрофилировали под утилитарные нужды.
Сохранив при этом некоторые уникальные деревья и пальмы — они
теперь так же бесполезны, как и картины Русского музея, но рука не
поднималась уничтожить то, что с таким упорством растили сотню
лет.
Приём Андрею устроили не торжественный, но по всем правилам
гостеприимства: сначала обыск и проверка, потом накормить и напоить
— лишь затем расспрашивать и начинать серьёзные вопросы.
— Мы с вами, Андрей Саныч, — несколько запанибратски встрял в
разговор Кирилл Петрович, — оказались в очень разной ситуации. Вы —
на окраине города, мы же — в центре. Из-за вашей уединённости, я бы
сказал даже, изолированности, вы не сталкивались с бандами. Мы тут
их почти каждый день наблюдаем, любят они ходить вокруг. Видели как
горит Эрмитаж, как грабили Монетный двор в Петропавловке, слышали
как многочисленные взрывы разрывали Адмиралтейство изнутри. Вы
неправильно их оцениваете, ваша классификация на мародёров и
вандалов не учитывает один важный фактор — ненависть. Вот вы
говорите, что вандалы имеют простой принцип — после нас хоть потоп.
Кто-то из них — может быть, но точно не все. Мы тут видели немало
банд, кое с кем даже общались, которыми двигал другой импульс:
ненависть к тем, кто это всё устроил. К тем, кто допустил
смертоносную пандемию. А кто её допустил? Начальство всех сортов и
оттенков. Потому что не приняли мер. Врачи, медики. Потому что не
спасли, не вылечили. То, что они и не могли этого сделать — никого
не волнует. А ещё туристы виноваты — они разносили заразу по миру.
И биологи — они придумали, разработали этот вирус. Правда это или
нет, никого не волнует, нужна цель для ненависти. Выплеснуть гнев,
скрыть страх, разъедающий душу до самого основания — а на кого
придумать просто. Туристы принесли заразу — да. А зачем они
приехали — смотреть Эрмитаж. Туристов уже нет, но Эрмитаж сжечь всё
ещё можно. Ай да молодцы, отомстим за матерей и детей! Вот потому
часть вандалов не только крушит всё вокруг, но и убивает людей.
Любой не свой — враг, переносчик вируса. На костёр его! По нашим
подсчётам, от рук бандитов в центре города погибла минимум тысяча
человек. То, что нам удалось собрать, — крохи. Так что не только
пандемия виновата в нашем положении, в том, что нас тут единицы. И
в том, что большая часть зданий разрушена. Посмотрите на библиотеку
академии наук — такое, кроме как ненавистью, не объяснить.