Ронан Бойл и Мост загадок - страница 2

6 декабря

В Ирландии почти никогда не бывает снега. Потому что Ирландия у нас в умеренном климате. Лучшее, на что стоит надеяться Snow-wise[1], – что им слегка припорошит улицы. Если бы ирландский снег был пармезаном в вашем спагетти, вы бы подозвали официанта и сказали ему: «Еще, per favore[2], этого слишком мало».

Но в четверг, 6 декабря, метель выдалась на славу.

Когда телефон зажужжал в четыре тридцать утра, я все еще лежал в глубокой коме. Предыдущим вечером мы отмечали уход на пенсию капитана Джона Фирнли. Этот прекрасный человек после того самого скандала стал для меня настоящим отцом. Тогда, два года назад, я сидел на металлическом шкафчике в его кабинете, поскольку лишних стульев здесь не водилось. Фирнли предпочитал, чтобы всякий, у кого есть к нему дело, старался выложить его так быстро, чтобы не было необходимости садиться, но для меня в первый же день сделал исключение.

– Собираюсь сделать корзину. Классно? – сказал он, вручая мне половину сэндвича с тунцом. Его глаза светились добротой.

На самом деле он, скорее всего, произнес: «Собираешься сделать все безукоризненно, сынок?», но это не точно. Фирнли отличался таким ядреным акцентом, что его даже ирландцу невозможно разобрать, не говоря уже о нормальных людях. Взяв сэндвич, я надкусил его. Никогда прежде не пробовал сэндвича с тунцом – но запах показался заманчивым.

– Спасибо, сэр, – произнес я, пока щеки заливало румянцем, а на глаза наворачивались слезы.

– Саурон, латук, высокий стаут, – пробормотал он в ответ, взъерошивая мне волосы. Судя по всему, это означало: «Все нормально, сынок, поплачь, легче станет».

Но я, несмотря на свой жалкий вид, не плакал. Дело было в другом: в списке вещей, на которые у меня аллергия, только что появился тунец. Если у вас пищевая аллергия типа моей, то ничего лучше в этих обстоятельствах, кроме как вытолкнуть все обратно, вы не придумаете. Именно это я и сделал. Наступила пауза. Фирнли не поднял шум, не стал меня осуждать, его глаза по-прежнему светились добротой.

– Идрис Эльба, Идрис Эльба, – сказал он, протягивая свой носовой платок.

Я почти уверен, что это значило: «Вытри себя, вытри себя».

Потом дал мне два евро на «Фанту» из автомата – уж такие они, герои серых житейских будней.

Сейчас, два года спустя, на часах четыре тридцать утра, и мой мобильник издает требовательное «дзыыыынь». Окна квартиры, где я живу, выходят прямо на Голуэй. До рассвета еще часа четыре, не меньше.