Костик застегнул шинель, поправил пилотку. Ноги в сапогах казались мокрыми, надо было снять перед сном. Но теперь уже поздно. Пришлось с ощущением дискомфорта выходить из камеры.
Дневной свет больно ударил по глазам. Руки ему никто не связывал. Костик шёл между двумя конвойными. Встречные смотрели на них по-разному. Кто с сочувствием, кто с неприязнью. Костику от всех взглядов было не по себе. Он поднял воротник шинели, втянул шею, надвинул пилотку на глаза. Ему было стыдно. Никто его тут не знал и не мог знать, но ему почему-то было стыдно.
В просторной светлой комнате крестьянской избы сидели три человека, в петлицах виднелись шпалы. Ах, если бы Костик в своё время поинтересовался званиями, и что значат эти шпалы, может и мог бы ориентироваться среди командного состава. А так какие-то красные командиры будут сейчас решать судьбу его судьбу. Сейчас ему хотелось жить. Вчерашнее настроение и депрессия ушли.
– И что у нас этот деятель натворил? – спросил толстенький командир с мокрой лысиной.
– В деле написано, что нагрубил члену Военного совета, – зачитал тот, который сидел слева.
– Всего-то? – толстенький вытер платком шею и лысину.
– Он ещё и из похоронной команды, – добавил левый.
– По нему особое распоряжение, – встрял сидящий по центру. – Его без рассмотрения дела в штрафную роту.
– Александр Палыч, но ведь живой человек! Пацан ещё желторотый! И серьёзного проступка я не вижу, – разволновался толстенький.
– Товарищ Сухин, – центральный глянул на него зло. – Приказ подписан. Нечего рассуждать. Давайте следующего.
Костик так ничего и не понял. Почему его, безвинного, решили наказать? Он члену какого-то военного совета и слова не сказал, какая может быть грубость?
В этот раз его определили в сарай рядом с домом. Здесь находилось несколько человек, каждый сидел отдельно друг от друга. Кто просто сидел, кто лежал, но все были погружены в свои мысли и никто не обратил внимания на новичка. Костик постоял у запертых снаружи ворот, выбрал место у столба, присел, прислонился спиной и задремал. Сквозь дрёму слышались далёкие разрывы, о чём-то переговаривались часовые…
Глаза открылись сами, как только распахнулись ворота. Четверо солдат стояли с винтовками наперевес.
Тот, который был в фуражке, крикнул:
– Самсулов, Тангалиев на выход!