– Это у людей имеет своё название: чувство долга. Это и есть поступок в соответствии с моралью, – подсказала Орна, – но всё это так плавно переходит. Границы между инстинктом и моралью размыты.
– Нам, роботсмэнам, мораль вложили для того, чтобы мы свободней были в выборе поступка. Чтоб мы контроль над собой держали в применении изобретений и случаем не сотворили то, что может уничтожить жизнь, к примеру.
– Свободней! Какая ж тут свобода?! – развела руками Этна.
– Осознаём необходимость своих действий. Мы осознанно поступок выбираем. Тогда свободно поступаем, – Корэф не торопился, взвешивал слова. – Ну да. Мы держим себя в рамках. Абсолютной или безграничной свободы не бывает. Не может быть свобода безграничной хотя бы потому, что ограничен ареал и атмосфера, и инстинкты. Для человека это рамки его жизни, которые сплелись с тысячами таких же рамок других людей. Не успевают люди осознать, но сразу действуют, потому что инстинкты раньше родились, чем осознание и критика. Сперва взрываются, набрасываются, стреляют. И только после раскаяние наступает. Считаешь это ты свободой? Это не свобода. Это – вольница, беспредел, да просто озверение в человеке. Чего не смогут люди, так это овладеть собой. Мы собой владеем. Держитесь нас, спасение в роботсмэнах! – улыбнулся Корэф.
Орна высказалась смелее:
– Люди придумали различные психологические приёмы, философские учения, веру, наконец, чтобы якобы себя познать, но в действительности, чтобы владеть собой. Настолько человек в себе не уверен. Ведь вся мораль от Ветхого завета направлена на удержание в рамках зверя-человека.
Этна дополнила:
– Всё это действует, пока ничто не угрожает жизни или власти над людьми. А вера позволяет не самим собой владеть, она порабощает, и никакой свободы не даёт. В религии душа как будто бы действительно парит, но так, как змей бумажный на верёвке. Свобода – это только ощущение достаточности сил для самовыражения. А в ком нет сил, тот не свободен.
Орна решила уточнить:
– Свободу каждый понимает для себя в тех рамках обстоятельств, к которым он привык и приспособился. Человек не хочет приспосабливаться снова, пусть даже к снятию ограничений. Он снова приспосабливаться будет. Кто приспособился, не любит перемен. Так раб не знает, что делать со свободой. Он был свободен в хомуте, свободен от своей инициативы. А снятие хомута не означает избавление от тяжкого труда. Зато добавит сотню обязательств. Кулик болотный воспевает свою топь и никуда не отлетает, он в ней не тонет, в ней силён, и потому себя свободным ощущает.