Пришел тот час, которого все ждали,
И бывшие враги сошлись на пир.
Меч вложен в ножны, щит повис над дверью,
Вокруг благоуханье и покой,
Лишь где-то он сидит в полузабвеньи,
И мысли вьются, будто мошек рой.
Он созерцает то, что будет после мира,
Своими темно-карими глазами,
Но молот наготове и секира
Опять желает стать его руками.
И так сидит один в ночи безмолвной,
Пока не вспыхнет в голове бурлящей
Искра огня из пламени земного,
Что выльется в поток войны кипящей.
И вот опять он в кузнице трудится,
И пламя хлещет по рукам его и шее,
И силы вечные готовы возродиться,
Лишь только примет это он решение.
Мечи и копья точно из-под штампа,
Срываются, что свет от них искрится,
И улетают, бряцая в когда-то,
Затем, чтоб никогда не возвратиться.
Они летят туда, где будет битва,
Где перемирие нарушено стрелою,
Где пир закончился кровавою молитвой
И разразился новою борьбою.
И вот опять окончилось сраженье,
Щиты на дверь, а в угол меч падёт.
И вот опять он в сладостных томленьях
Идею ждёт… Идею ждёт… Идею ждёт.
Короткий меч – носитель славы,
Ты ношу гордую пронес,
Легионером был кровавым
И в мифах сам себя вознес.
Своей уродливостью дикой
Ты породил немало строф,
От сфинкса, замершего тихо,
До геркулесовых столпов.
Перед тобою, как пред Богом,
Склоняли головы враги,
А сам с длинной своей убогой
Хоть раз бы крикнул: «помоги»!
Ты на своем клинке двуостром
Чрез годы войн оставил нам
И Клеопатры лик «неброский»,
И жадную любовь к пирам.
Носитель Римской славы вечной
И очевидец многих войн,
Хранитель жизни быстротечной,
Посланник смерти роковой.
Ода «К…» или солдатская любовь
Тоска, погода скучно-хмурая
Была в тот день, когда с тобою встретился
И настроение ужасное, понурое…
Но лишь тебя увидел – дождь рассеялся.
Я помню, пил вино за стойкой грязною,
И через темное стекло с косою трещиной
Я тело вдруг увидел столь прекрасное,
Сколь может быть таким оно у женщины.
Я весь преобразился, стал подтянутый,
И цель какая-то как будто появилась,
И нервы перестали быть натянуты,
И сердце чаще вдруг заколотилось.
Теперь я каждый день на той же улице
Сижу и пью, смотрю в стекло разбитое,
И понимаю, что люблю, как только любится
Тому, кто видел лишь друзей своих убитыми.
Наверно, все-таки немного сумасшедший я,
Но продавец, тот, что напротив, – жуткий скряга,
Тебя он мне не продал, снизошедшая,