– Даже и не думай, – глаза Гарейсы гневно сверкнули. – лишних конкуренток мы не потерпим.
– Э, мадам, да в вас никак проснулась ревность? Взыграли собственнические чувства? Я, между прочим, имел ввиду совсем другое – отпуск.
– Издеваешься.
– Шучу.
Она вскочила, нервно походила рядом туда-сюда и, ткнув в меня пальцем, вынесла решение:
– Я предупредила.
– Понял, не дурак, – я принял сидячее положение и потянул Нарейсу за руку. – Давай, как в старые добрые времена, когда мы были юны и будущие невзгоды скрывались за туманом времён…
– Товарищ прапорщик, из вас поэт как из…
– Но-но, попрошу без грязных инсинуаций.
– Ладно, – фыркнула супруга, поудобнее устраиваясь на моих коленях. – А это ничего, что младший по званию обнимает старшего?
– Нас никто не видит, так что о репутации можно не беспокоиться.
– Болтун, – еле разборчиво прозвучало в ответ и тихое посапывание известило о глубоком сне, мгновенно окутавшим Нарейсу не без моей помощи.
Утро принесло прохладу, кучевые облака и отголоски далёкого собачьего лая. Нарушители лесной тишины появились в поле зрения минут через пять – коричневого окраса лошадка неспеша тянула телегу с единственным пассажиром. За ними крутилась кудлатая дворняга, звонким тявканьем напоминая всей округе о своём присутствии.
– Рота, подъём.
– Командир желает поспать ещё капельку, – супруга лениво приоткрыла один глаз.
– Тогда наш гид по Ленинградской области проедет мимо.
– Какой ты настырный, – она поднялась, потянулась всем гибким телом; защитный костюм преобразился в серое платье с коричневым пояском под грудью. – Никуда не уходи. Подожду транспорт за поворотом.
Дед Ефим наслаждался покоем. Вчера с кумом Федькой испытывали качество медовухи и, как обычно, слегка перебрали. Правильно, что таинство перегонки решили проводить в сарае на задворках, не то бабка Нюра всю плешь проела бы. Нет, поначалу она ходила, принюхивалась к сивушному запаху, мешала наслаждаться чистейшим продуктом и задушевным разговором о жизни и политике. Последний раз заглянула на закате солнца. Окинула сердитым взором раскрасневшиеся лица, погрозила сухоньким кулачком и громко хлопнула расхлябанной дверью. Утром его некстати растолкали и отправили присмотреть за пасекой – как бы внучок Венька не учудил там какую-нибудь катавасию. Что не говори, а лесной воздух, по утречку, творит чудеса. Лёгкий ветерок освежает лысину, приглушая звон церковных колоколов. Эх, хорошо, едрит-раскудрит! Так, чего это Нюська разошлась, словно посторонние во двор ломятся?