Льюча не подарил ей ничего. Не то, чтобы она ожидала этого – нет, вот и вспомнила случайно, только сейчас. Но теперь, вспомнив, Сафира вдруг поняла, что это ужасно обидно – остаться без подарков единственной из всех известных ей невест. "Выходит, я и правда хуже всех?" – мелькнуло в голове, и на ее глаза навернулись предательские глупые слезы.
* * *
Худший жених на всей Горре. Нет, даже во всей планетарной системе. Землянка такого не заслужила, даже если это самая упрямая и невыносимая землянка на планете.
Раннее пробуждение вкупе с поздним засыпанием не способствовало улучшению его настроения.
Льюча накануне работал допоздна, но даже это не помогло ему заглушить досаду. Словно какая-то назойливая птица клевала ему в висок: "сорвался-сорвался-сорвался-слабак-слабак". Он обещал себе, что не будет упрекать ее за поездку в Шейехар. Он ведь уже решил, что не должен был запрещать ей учиться, что надо было договориться как-то иначе. Он хотел дать и ей, и себе передышку, договориться, немного ее успокоить после всего. И в результате сделал еще хуже.
Сафира, конечно, тоже хороша со своей задиристостью, но теперь он явно видел, что это больше из-за неловкости. Она просто не знала, как еще защищаться, а он снова стал запугивать вместо того, чтобы успокоить свою невесту, дать ей понять, что у него в жизни еще есть немало занятий помимо того, чтобы портить ей жизнь. Просто никто не смел так разговаривать с ним, как она, уже много лет.
В службе охраны офицеры предусмотрительно выбирали уважительный тон – от него, как они полагали, зависела не только их карьера, но и целостность конечностей, когда доходило до общих ежеквартальных тренировок и регулярной переаттестации. Домашние тоже давно подстроились под его характер – впрочем, с семьей он виделся не часто – они жили на большом удалении от столицы.
С друзьями они могли периодически зубоскалить, но даже друзья, как правило, думали дважды перед тем, как поддевать его – так уж повелось, что Льюча был главным, еще со школы. И на то была веская причина: он тренировался как безумный лет с четырнадцати и мог навалять любому, при желании – даже сразу троим.
Только вот этой пигалице не наваляешь. Ему до сих пор было стыдно, что он угрожал ей наказанием в уводе в первый день знакомства. И глупо – ему самому неприятно было пожинать плоды в виде ее инстинктивного страха. Повторять такое он не собирался точно – даже пальцем ее не тронет, если только она не бросится с кулаками.