Ясная луна плыла меж блекло-дымчатых облачков, которые при ее приближении рассеивались незримою силою и ни на миг не затмевали ее полновластного сияния. Близ прекрасной луны тускнели звезды. Чудилось, они покорно укрывали свой лик покрывалом, чтоб она одна на всей земле светила полною славой. Но в отдалении, там, где их не гасила ревнивая властительница ночи, звезды плели свои сверкающие кружевные узоры, вели вековечные хороводы созвездий, соперничая друг с другом в блеске и яркости. Были звезды столь же большие и сверкающие, словно алмазы в наряднейшем царском уборе. Были помельче и поскромнее, но тоже ясные, светлые, словно глазки ангелов, Божьих деток. Были звезды – легкие искорки, то вспыхивающие, то гаснущие, игривые огонечки некоего небесного костра, из коего излетают они, рассеиваясь по ночным просторам. Ну а иные звезды были – словно эхо уже умолкших голосов, словно холодный белый дым давно угасшего пожара, словно струйка заоблачной метели. Словно след, ведущий ниоткуда и в никуда… мечта, тоска, любовь!
Вот и звезды, оказывается, светили о любви… а соловьи вторили им, пока все они не насытили сердце свое пением и не умолкли друг за дружкою… кроме одного голоса, который заливался да заливался, с поразительным постоянством повторяя одну и ту же трель, исполненную столь трогательной красоты, что Маша наконец почувствовала: незримый певец пронзил ее сердце стрелою, да еще и беспрестанно эту рану растравливает. Восторг перешел в мучение, она теперь мечтала лишь об одном: чтобы соловей умолк. А он, как назло, устроился совсем неподалеку от ее окна и все длил, бесконечно длил страдание…
Вдруг за дверью послышались торопливые шаги и резкий голос проклятой горбуньи:
– Марья! Машка, сукина дочь! Куды подевалась? А ну, подь сюды!
Итак, обер-гофмейстерина в такой ярости, что даже забыла про политес, выказала всю пакостность свою? «Ох, – с прежней страстью возжелала Маша и даже руки к груди прижала, – вот дайте доберусь до трона – ужо я тебе покажу, тетушка родимая!»
Но до трона было еще далеко, а в это время теткины парчовые юбки грохотали уже возле самой двери!
Маша не думала ни мгновения: вскочила на подоконник, обернулась, глянула дикими глазами на дверь – и, тихонько ахнув, ступила на узорчатый карниз, опоясывающий дом.