Остатки вечера Егор старался максимально использовать, чтобы наладить отношения Маши с братом. Ее рисунки, которыми он, словно собственным ребенком, гордился, Егор демонстрировал Лёше, не раз намекая на то, каким бы она могла стать хорошим членом их группы художника и писателя. На все это Лёша лишь одобрительно кивал и не предлагал ничего нового. Только изредка он вскидывал брови и показывал причудливый орешек из пачки, форма которого явно могла отличаться от остальных.
Накануне выхода на улицу Егор, пока Маша и Лёша пошли к тетушке Твид, задумался о том, насколько же каждый играет важную роль в их приключениях, а сам он был лишь балластом на шее брата. Очередной приступ самобичевания и подавленности нахлынул на него. Никаких особых способностей у Егора не наблюдалось, и с этого момента на него напал какой-то демон, который еще долго не сможет его отпустить. Невротиком он был всегда, но в самый ответственный момент это очень сильно мешало сосредотачиваться на конкретных вещах. Все вокруг будто бы становилось незначительным, а твоя проблема захватывала все внимание.
В этой легкой апатии он вспомнил Яшу, которому снова хотелось выговориться, поплакаться. Вспомнив слова, которые друг ему сказал накануне, он задумался и вбил себе в голову, что отныне он сам решает свои проблемы. А сказал Яша следующее: «Знаешь, мне не хочется ощущать себя так, будто бы мы с тобой расстаемся надолго. Давай ты, сам решив все проблемы и убедившись, что готов ко всему, просто пожмешь мне руку сейчас и с легкой улыбкой хлопнешь по спине. Я буду думать, что мы так, на каникулы уходим». После того, как Яша беззаботно улыбнулся, прищурив усталые глаза с мешками под ними, Егор сделал так, как он и просил. И все равно он ощущал, что они расстаются. Надолго. Но вернется он скоро и во что бы то ни стало, как считал это и старший брат, дав слово вернуться к Лере.
Он совсем истощился и захотел спать, но здравый смысл вовремя проснулся в нем, и он взял себя в руки. За окном было все так же тихо, и он пытался обернуть это в свою сторону. Конечно же, его пугала такая разряженная обстановка, и теперь приходилось как-то останавливать свои припадки и ставить поезд на правильные ментальные рельсы. Он тяжело вздохнул и повалился на пол, закурив сигарету и отколупывая от паркета маленькие кусочки лака. Ногти к концу дня уже были совсем изгрызены, а губы превратились в бесформенную массу. Он, как помешанный, каждые пять минут смазывал их гигиенической помадой, а потом драл и драл их зубами. К губам так и присоединились ногти, привычки грызть которые у него, на удивление, никогда раньше не было.