– Имеет ли место умышленное убийство? Нет, не имеет, – строго произнесла она.
Я в это момент посмотрел на Муравьеву, она сжала зубы, напрягла скулы. Желваки на ее лице ползали, как дождевые черви, лоб ее свернулся, «как меха баяна», глаза налились кровью. Одним словом, я вам скажу, у нее было такое лицо, как будто она одна приподняла пианино. Затем я снова перевел взгляд на судью.
– Заслуживает ли подсудимый снисхождение? – старшина произнесла эту фразу и замолчала. Я в этот момент тоже напрягся. И затем она продолжила: – Да, заслуживает.
В этот момент моя улыбка растянулась до уровней плеч. С места вскочила Муравьева Татьяна и начала срываться на нервный крик:
– Да что вы делаете! Его убить мало, он убил мою единственную дочь! Вы все продажные!
В этот момент судья взял молоток и начал стучать им по столу, но ее истерический крик заглушил, на мой взгляд, эти удары. И вдруг он остановился.
– Муравьева, я штрафую вас на тысячу рублей! – в этот раз на нервной ноте произнес судья.
Я в этот момент еще раз улыбнулся, но лучше бы я сел на срок и отмотал его. Потому что впереди меня ждал настоящий ад. Хотя я об этом еще не знал.
Примерно через десять минут судебное разбирательство закончилось. Я вышел на улицу. Погода радовала меня, ветра не было. Было тепло, и снег валил хлопьями. Я подходил к своей машине и вдруг сзади услышал какие-то шаги. Я остановился, но в этот момент мне чья-то рука окинула через плечо и ладонь прислонила мне губку, пропитанную эфиром, на нос. Это было делом трех секунд, я даже не успел вывернуться, как мои ноздри вдохнули эфир. Затем в глазах появился туман, а потом тьма.
Я очнулся примерно в обед, ну, если верить тому, что справа от меня было огромное, выкрашенное в белый цвет деревянное окно. Мое горло жег сильный привкус эфира, и меня слегка подташнивало.
Я протер глаза фалангами пальцев и начал осматривать помещение, где я находился. Это была комната длинной десять метров, а шириной четыре метра. На потрескавшемся потолке висел на оголенных проводах старый пыльный патрон, в патрон была ввинчена лампочка. На стенах были наклеены серые обои, пол был выложен сосновыми досками, и, глядя на него, можно было смело сказать, что его только недавно поменяли. И хотя из открытой настежь форточки в комнату поступал морозный декабрьский воздух, мне было жарко, как в парилке. Потому что старая, висевшая под окном проржавевшая батарея грела не на шутку, да и еще, чуть не забыл, точно такая же батарея была ввинчена в стену с другой стороны, по правую руку от меня. Напротив моей односпальной кровати с матрасом, на которой я лежал, находилась деревянная межкомнатная дверь. Каркас моей кровати был сварен из металлических, выкрашенных в темно-синий цвет трубок. Я лежал под толстым верблюжьим одеялом.